Наталья Абрамцева - C кем разговаривают собаки? Рассказы

Мне стало обидно, что какая-то Лошадь суется в мои дела.

– А откуда вы, собственно, знаете, и вообще, кто вы такая?

– Я? – Лошадь пожала плечами и ответила очень миролюбиво: Я – Лошадь, а лошади много всего знают. Нагловатые нотки исчезли.

– Я пришла, – она кивнула на проем в стене, – чтобы помочь вам.

Я так и стояла перед Лошадью, словно не решаясь сесть. Почему? Когда она заговорила, меня опять поразила смена интонации: злая насмешка.

– Итак, – Лошадь сосредоточенно соединила передние копыта, как задумавшийся человек соединяет пальцы рук. – Итак, что мы можем сделать…

Я робко присела на краешек кресла. Прикинув «наши» возможности. Лошадь, наконец, заявила:

– Да, конечно, я понимаю, месяца полтора в Неаполе или круиз по Средиземному морю вам не по силам. Это одно из лучших средств, но есть и другие.

– Не по силам, – ответила я, – давайте другие.

– Пожалуйста, – Лошадь развалилась в кресле и держалась совсем уже нахально, – пожалуйста! Лопата и грабли у вас есть?

– Есть, наверное.

– Так вот, – Лошадь говорила таким тоном, как будто излагала теорию относительности, – возьмите грабли и хорошенько очистите газон возле дома, затем тщательно окопайте деревья в сквере, затем подметите двор. Уверяю вас, это также очень не плохой способ борьбы с нервными расстройствами.

В ответ на это предложение я вскочила как бешеная, швырнула в стенку стаканчик с ручками, об пол пишущую машинку, а в Лошадь веером полетела пачка чистой бумаги. На нее мои действия не произвели ни малейшего впечатления. Она смотрела на меня вполне миролюбиво и снисходительно, как на глупого ребенка.

– Понимаю, понимаю, – кивнула Лошадь, – вы не можете! Вы не в силах, у вас депрессия! Понимаю.

– Издевается, стерва, – подумала я почти вслух. • Лошадь сделала вид, что не расслышала этого

мысленного отзыва о ней. После паузы она заговорила

снова, ничуть не рассерженно.

– Ну, хорошо, еще одна рекомендация: прыгалки у вас есть?

– Прыгалки?

– Да. Обычные детские прыгалки. Так вот, по сто пятьдесят прыжков каждые два часа. Через неделю вы себя не узнаете.

Кидаться было больше нечем, поэтому я просто в изнеможении опустилась на спинку кресла, безжизненно свесив голову.

– И это не нравится? – искренне удивилась Лошадь. – Вам не угодишь.

Снова помолчали. Тогда Лошадь хитро усмехнулась и, наклонившись вперед, заговорщически сказала:

– Ну, хорошо, давай начистоту. Вот, что советую лично я. Брось (Лошадь неожиданно перешла на «ты»)! Брось все ко всем чертям! Ну, чем ты занимаешься (сморщилась Лошадь презрительно): зайчики, ежики, феи – чушь какая-то! – разоржалась Лошадь. – Детские сказочки с претензией на мораль взрослых! Смех какой-то! – опять разоржалась Лошадь.

– Стыд! Взрослый человек, ты же понимать должна (Лошадь говорила со мной, как с равной), а ты – сказочки, белочки, лягушечки, кошечки… Да кому нужна твоя разношерстная фауна? Брось! Подушку под голову, подушку на голову, одеяло и… А ты? Тряпка ты: зайчики, белочки…

Оторопело молчу.

– Ну, что ж, – Лошадь снова заговорила вежливо, как на приеме, – мне было очень приятно побеседовать с вами. К сожалению, я должна идти…

Она встала, поклонилась, ушла в проем, на секунду выглянула, еще раз кивнула, сказала «Чао» и скрылась. Стена тут же встала на место, картина тоже взлетела на свои гвоздики.

Сначала я молча смотрела ей вслед. В шоке. В совершенно естественном шоке. Потом кинулась к тому месту, где был проем. Разбила кулаками стекло акварели.

– Мерзкая тварь, – орала я, – стерва, а не лошадь! Я не успокоилась, пока не изрезала руки о стекло картины.

– Чертова кобыла, идиотка! Ну, хорошо же! Понимала бы что-нибудь!

…И тут я взяла и принципиально успокоилась. Села за стол, созвала своих насмерть перепуганных зверят, оскорбленных фей, почти одичавших кошек и сказала:

– Ну, вот что, милые мои, давайте-ка работать. И мы стали писать сказку про…

Виталий Григорьевич больше не мог, устал. А сапожок химички стал последней каплей. Виталий Григорьевич – завуч, преподаватель истории, «опора» школы. Двадцать два года на нем педсоветы, открытые уроки, постоянное справедливое недовольство учителей.

Он устал. Он тоже человек. Хорошо, он постарается убрать «окна» математика, перенесет педсовет с субботы, освободит англичанку от классного руководства. Он, как это ни странно… любит свою сумасшедшую работу. Но устал он. И вынести пропажу химичкиного финского «сапожка был не в силах.