Дарий Харбер - Сожженные солнцем равнины. «Мы с тобой одной крови»

– Ты не поверишь! Не поверишь!

– Бен, я поверю во всё, что ты скажешь, только не ори, пожалуйста, – закрывая своё ухо ладонью, говорю ему я.

Он вытирает лоб рукавом от рубахи и продолжает уже более тихим голосом:

– Помнишь, Мисс Молли? Молли Брайтон?

Я открываю ухо и говорю:

– Ты имеешь в виду нашего учителя музыки?

– Да! Она самая! Только что узнал, что она уволилась. Мисс Китенберг так и сказала!

– Сказала, что? – нахмурилась я.

– Сказала, что у нас теперь будет новый учитель. Его зовут Мистер Ремон. Самюэль Ремон. Ещё Мисс Китенберг сказала, что он замечательный учитель и пианист.

– Больше она ничто не говорила?

– Нет. Но!, – тут Бен поднял свой указательный палец вверх и сделал важное лицо, – Но! Тревис из 6А смог немного рассказать о нём. Оказалось, что он вёл у них в прошлом году музыку. И он сказал, что мы должны быть осторожны потому, что этот человек сумасшедший, Хлоя! Сумасшедший!, – Бен заколотил себя в грудь.

Я схватила кулак Бена, что бился об грудь, и приставила обратно к его поясу.

– Не может быть такого… Он не может быть сумасшедшим хотя бы потому, что он – учитель. Успокойся, Бен, я уверена, что Тревис хотел напугать тебя.

– Так сказал не только Тревис. Ты не представляешь, что он творит, – Бен отвлёкся и его глаза уставились в мой ежедневник, – О, эта девочка похожа на Джудит Маккенси…

Я быстро захлопнула ежедневник и грозно посмотрела на Бена:

– Что же он творит, Бен?

– Что? Да тут просто так и не расскажешь, что мне сказали!

– А ты попробуй. У нас сейчас как раз музыка. Надо быть готовым к неожиданностям.

Бен Фостер наклонился ко мне и прошептал:

– Он детей не учит, а с ними развлекается… И он очень странно себя ведёт… А глаза у него, если всмотреться, то бешеные… Как у зверя!

Пока мы разговаривали с Беном, в класс вошёл высокого роста человек. В его руках были папки с нотами. Он уложил их на крышку фортепиано. Снял с себя пальто, подошёл к выключателю и приглушил свет в помещении. Резко весь гам разговоров стих, все вытаращили свои глаза вперёд, на этого человека. Затем быстренько каждый уселся на своё место за парту и окончательно смолк. Я посмотрела в лицо этого человека, и мне показалось, что он улыбнулся. Кончик уголка у его рта напрягся и скривился вверх. Он оглядел нас пристальным взглядом, прошёлся взад и вперёд по классу и уселся за рояль. Молчание. Его терцы у пальцев прикоснулись к клавишам. Рояль издал долгий звук «ля». Затем его пальцы стали всё чаще касаться клавиш, заиграла мелодия. Я смотрела на него и постепенно стала замечать, что круг моего обозрения сужается: всё, что находилось вокруг, стало резко тлеть. Это состояние напомнило мне тот случай, когда я упала в обморок год назад. Также это было похоже на начало фильма в кинотеатре, когда свет медленно гаснет и остаётся только отображение на экране. Самюэль Ремон играл произведение Людвига Ван Бетховена «К Элизе». И всё, что я могла видеть, всё, что я могла понять в тот момент, так это то, что он играл в темноте. Незримый никому прожектор был направлен прямо на него. Это сольное выступление. Он будто бы распахнул свою душу передо мной, а я глупое создание не могу понять, что происходит, и просто замерла от восхищения. Время от времени он отводил взгляд от клавиш и смотрел в окно, его пальцы продолжали играть. В его взгляде было что-то загадочное и неподвластное. Он ни разу не взглянул на нас во время игры. Его тело было расслаблено, оно время от времени то выгибалось, то в такт музыке наклонялось, плечи слегка подёргивались, когда шла быстрая партия. Я не могла отвезти взгляда от него. В тот момент я ощущала полную эмульсию в своём головном мозге и в теле. Во мне оказались две части, два вещества, несопоставимых между собой. А он всё играл и играл.

«Боже, прекрати играть!» – взвыло моё существо. Тело стало чуть-чуть колотить в такт музыке. Я будто бы знала, чувствовала то, что чувствует этот человек. Но всё ещё не могла вникнуть в суть. Как «Чёрный Квадрат» Малевича… Когда ты смотришь на него впервые то, не видишь ничто, кроме чёрного квадрата, но взглянув однажды во второй раз и в третий, то увидишь то, что сконструирует твоё сознание. Ты увидишь себя.

И вот наконец-то завершающая часть. Конец. Фостер хватает меня за руку:

– Что-то ты совсем притихла, всё нормально? – шепчет он мне в ухо.

Я не могу понять, что происходит. Меня и тошнит и колотит. У меня жар.

– Бен!, – поворачиваюсь я к нему, – Бен, меня тошнит.