Виталий Орлов - Евразия. Нищеброд

– Не знаю… Не помню ничего.

– Понятно. Но все-таки, возьмите себя в руки. А то как-то некомфортно на вас смотреть. Правда, что ли, никого нет?

– Я не помню.

– Деменция?

– Вегетативное состояние…

– Это как?

– У меня была травма, и я стал… чем-то вроде растения. Сейчас меня выписали. Но я мало что помню. Только смутно – какие-то медсестры. Уколы… Еще – лекарствами пахло.

– И сколько вы были в таком состоянии?

– Двадцать восемь лет.

– А сейчас вам сколько?

– Восемьдесят восемь.

– Выглядите где-то на шестьдесят пять. Интересно все это… Мне идти надо. Хотите, контакты сброшу? Давайте «матрешку».

«Маша» берет мою «матрешку». Нажимает что-то.

– Все. Теперь не потеряетесь.

Я родился в 1958-м. Я утратил память – в 2018-м. Сейчас 2046-й.

Что я помню последнее?

Экскаваторы…

Моложавые женщины в возрасте. Приличного вида мужчины с бородками, как тогда было принято.

Непреклонные лица ОМОНа.

Экскаватор бьет ковшом.

Кто-то – прямо в глаза с айфоном, снимает…

Сокольники. Егерский пруд. Улица Олений вал. Кажется, я там жил.

«Сокольники, Сокольники… любимые мои, – заливается сладостный послевоенный тенор. – Аллейки тополиные. Ночные соловьи».

Что-то не припомню я там «тополиных аллеек».

В Москве хорошо. В Москве всегда было хорошо. В остальной стране не очень, а в столице – получше.

А потом стали сдирать удобный, шершавый, пружинящий асфальт и класть скользкую плитку. Сколько людей на ней расшибалось в гололед. В Москве большая часть года – гололед.

А в парках заменили удобные сталинские скамейки, на которых не скапливается вода и отдыхает спина, на дурацкие конструктивистские. На их плоских сидениях – лужи, потому что в Москве почти всегда снег или дождь. Сидеть на них могут только манекены: сразу болит спина, хочется встать и уйти.

А куда уйдешь из Москвы? Ну, скажите – куда? За МКАДом, может, и нет ничего…

Плиткой заложили все водостоки. Улицы Москвы после дождя превращались в горные ручьи. Москвичам понадобились не только зонты, но и сапоги. СМИ сообщали: «Небывалый тропический ливень обрушился на столицу…»

«…А просто – летний дождь прошел. Нормальный летний дождь».

…Прибыли орды с Востока в строительных жилетах.

Перекрыли улицы. Начали ломать всё. «Благоустройство, однако…» Китайский урбанизм. И жизни в Москве не стало.

Ну ладно. Это можно было бы перетерпеть, если б не сносили дома…

Я даже на митинг пошел тогда. Вообще, я давно не ходил на митинги. Неинтересно.

Загончик огороженный. Милиция. Иногда – с собаками. Колонны протестующих: ЛГБТ. «Яблоко» во всей красе. Гламур… Все радостные, с хорошими лицами.

А на том митинге – лица были нехорошие. Энергия гнева захлестывала уже в тоннеле на Сретенском и выносила на забитый до отказа проспект. «Я к батарее себя прикую! – кричал взъерошенный, давно не спавший мужчина. – Сносите тогда вместе со мной!»

– Я под экскаватор лягу, – тихо, доверительно говорил знакомый пенсионер и показывал карту, где хорошие кварталы были помечены красным.

– И ведь ляжет! – восклицали женщины в спортивных костюмах. На рукавах у них были повязки из красно-белой строительной ленты. А на спинах – знак. Перечеркнутый олень.

Народ напирал. Метро извергало людей на проспект, словно вулкан, плюющийся серой лавой. Никто не пел: «Возьмемся за руки, друзья!..» Похоже, тут все было серьезно.

Я и сам стал постепенно загораться, когда увидел на карте помеченный красным Олений вал. «Так вот оно как! Приглянулись им наши Сокольники!»

– А куда переселять-то будут? Рядом с домом?

– Хрен вам! – кричала полная дама с палками для скандинавской ходьбы. – А за МКАД – не хотите?!

– В ТиНАО… За сто первый километр! В Калужскую область! – слова, одно страшнее другого, звучали в толпе.

Особенно инфернальным казалось это, никому не понятное, – ТиНАО!

Студенты развернули огромный плакат: «РЕНОВАЦИЯ = ДЕПОРТАЦИЯ!»