Сергей Чугунов - Вечный Палач

– Милая, все люди рождены для того, чтобы любить, но многие из них думают, что любить других – это большое горе, поэтому они любят только самих себя.

– Милый, почему ты перечишь мне, разве ты не любишь меня?

– Милая, возлюбив меня, разве ты не перечишь себе?

На корявом сухом дереве заводит свои рулады соловей или какая-то другая певучая пташка. Юноша и девушка обречено замолкают. Слышны только пение птицы и ритмичные удары влюбленных сердец. Когда восторженный певец замолкает, прерванный бессловесный разговор душ безотложно продолжается.

– Любимый, разве может сравниться божественное пение живой птички со звучанием искусственно созданной композитором музыкой?

– Любимая, а разве нужно сравнивать живое пение птички со звучанием созданной искусным композитором божественной музыкой?

– Любимый, ответь: а существует ли во Вселенной жизнь, подобная нашей?

– Любимая, а существует ли подобная Вселенная в нашей жизни?

– Любимый, ты думаешь, все, что мы видим – это игра нашего воображения?

– Любимая, видишь ли, все, что я выдумал – это воображение нашей игры…

– Любимый, я хочу иметь от тебя ребенка….

Юноша ничего не отвечает девушке. Он подхватывает ее на руки и начинает кружиться. Сначала медленно, потом сильнее, еще сильнее, пока влюбленные не превращаются в пестрый вертящийся волчок. Начинает звучать тягучая, как «Orbit» музыка и пахучая как Гаванская сигара. Между грубых и громких звуков слышны нежные нотки печали и опасливый шепот юноши:

– Я тоже хочу, но еще не время. Для того чтобы родить ребенка, одного желания мало. Время нашего ребенка еще не пришло. Но я безнадежно знаю его новое имя и пол.

– Я тоже! Это будет девочка…

– Девочка?

– Да, девочка.

– Хорошо, пусть будет девочка, и звать ее будут…

– Анастасия!

– Анастасия? Но я думал…

– Зачем думать, все уже решено за нас на небесах…

– Наверное, ты права.

– Я люблю тебя, милый…

– Помолчи, послушай Вселенную, она молчит, как беспокойно и тревожно молчит Вселенная. Видно ей не хочется видеть нашего счастья и любви, она не хочет, чтобы у нас была дочка Ася…

– Какие глупости, милый, по-видимому, ты боишься этого сам. Ребенок ни может не родиться, если ему предопределено стать хрупким плодом нашей страстной любви, как и Вселенная ни может молчать. Нет, милый, она поет, просто ослепленный своей страстью, ты сам ничего не хочешь видеть и слышать, а может и осмысливать…

– Я боюсь, любимая, боюсь потерять тебя, так и не обретя земного счастья, как недавно я потерял жизнь.

– Но я же вернула ее тебе…

– Вернула, но мне кажется, что не всю…

– Как это, не всю?

– Не знаю, ничего не знаю-ююю…

Вертящийся в сумасшедшем ритме волчок резко затормозил, и утомленные тела юноши и девушки спинами упали на сочную изумрудную траву и белоснежные цветы.

– Я не вижу звезд, милая.

– Еще не ночь.

– Я не слышу ветра, милая.

– Еще не шторм.

– Я не знаю жизни, милая.

– Еще не смерть!..

В дверь комнаты кто-то вероломно постучал, и Константин прогневлено нажал на кнопку « Стоп », полный негодования справился:

– Кто там?

– Твоя смерть!

Алексей прилетел в Парк победы, где стоял памятник танку, первому ворвавшемуся в город, без двух минут 12. Прошло томительных пять минут, но никого – ни жертвы-девушки, ни злодея-парня – не было видно.

«Может быть, зря это я все затеял, лучше бы отсыпался после дежурства, а не занимался несвойственным мне занятием. С каких пор пожарные стали вызволять невинных жертв из рук неведомых убийц? Надо было сообщить в милицию, хотя ей это тоже все до фени, как и многим в этом жестокосердном мире…

Что-то я стал красиво выражаться, будто Костька…

Не к добру это все…»

Прошло еще несколько долгих минут и, когда Катин уже собрался уходить, на аллее в глубине парка появилась высокая, стройная девушка.

Она шла, не торопясь и немного наклонив вперед голову и, как показалось Алексею, пританцовывая. Дул порывистый сентябрьский ветер, и Анжелика, как какая-нибудь принцесса, (нет! королева!!!) грациозно придерживала развивающиеся, как паруса, полы свободного, цвета утренней зари, платья. Дующий ветер – озорник и большой шалун, совсем расхулиганившись, то и дело играл с вьющимися локонами шелковистых темно-каштановых волос девушки.

Все в ней было совершенно и гармонично: и плотно сбитое, гибкое тело, и высокая грудь, и округлые широкие бедра. Каждое движение Анжелика подтверждало, что и по жизни она идет так же, как по этой усыпанной опадающей листвой алее – свободно и легко, улыбаясь и пританцовывая.