АЛЕКСАНДР ОКОЛЕСНОВ - Два билета на Париж. Воспоминания о будущем

Мы строили на речушках деревянные игрушечные мельницы и с упоением наблюдали, как они вертятся. В жару, плавая в ручье, подныривали под забор, переплывая из одного сада в другой. Посинев от холода, выползали на травку, где сквозь кроны фруктовых деревьев пробивались столбы горячего солнечного света. Ползая по траве, подбирали переспевшие сливы, яблоки, терн и ели до боли в животе. Потом садились на край зеленого ковра и, свесив ноги в прохладную воду, смотрели, как спелые яблоки, словно корабли, проплывали мимо, прятались под склонившимися над речушкой кустами.

Аргун – своенравная река. Словно масло в жару, таял на ее излучинах высокий берег. Пологий берег был усыпан галькой и валунами, принесенными весенними селями. Пройдя вверх по течению, мы бросались в воды Аргуна, и тот бережно, словно пушинки, нес нас мимо деревни. Сейчас я с содроганием вспоминаю это, ведь плавать я тогда совсем не умел. Было это так давно, что оторопь берет. Но эта светлая картинка навсегда сохранилась в моем сознании.

Мы с бабой Дарьей жили в сельском клубе в помещении кассы, откуда раньше продавали билеты в кино или на концерт. Это была длинная узкая комната с высоким потолком. Стояли одна кровать, шкаф для белья и тумбочка. Единственное окно, которое было чуть меньше ширины комнаты, выходило в сад. Пузо печки-голландки выпячивалось из стены и занимало значительную часть помещения. Вход был со стороны фойе, где перед праздниками на больших красных полотнищах художники писали лозунги. Иногда оттуда просачивались запахи свежей гуаши и масляных красок.

Дарья работала уборщицей в клубе. Была она и строгой, и грубой. Но меня любила. Я ее тоже, как мог. Вместе с ней по берегу Аргуна мы собирали перья и пух домашних птиц. Дарья мыла пух, высушивала его на солнце и делала подушки, которые по воскресеньям возила продавать на рынок в Грозный. Иногда среди камней мы находили утиные или гусиные яйца. Это добавляло радости в наш пуховой промысел.

В конце лета приехала мама. Начались хождения по гостям. Одно из таких хождений мне хорошо запомнилось.

Во дворе дома, куда мы пришли, паслась стреноженная лошадь. Подойдя к ней сзади, я хлестнул ее прутиком по ногам, сказав: «Но-о!». Лошадь дернулась и лягнула копытами, которые просвистели слева и справа от моих ушей. Мать, увидев эту сцену, чуть не упала в обморок. Меня не била. Подбежав, схватила на руки и тихо заплакала.

Гостила она недолго и вскоре уехала.

Зима в Предгорном была теплая, мягкая. Почти до января не замерзали протоки.

Бегали с мальчишками за розвальнями. Примостившись сзади на концах полозьев, катались из одного конца деревни в другой. Тридцать первого декабря в клубе было организовано большое новогоднее представление. Огромная разукрашенная елка стояла посреди зала. На сцене выступала местная художественная самодеятельность. Показывали спектакль. А затем пел хор. Пели русские народные песни. Показывали народные танцы. Один танцор так растанцевался, кружась на одной ноге, что от него пыль столбом поднялась. После концерта кресла сдвинули, и начался новогодний бал для взрослых.

Засыпал я в нашей коморке под грохот духового оркестра. Было тепло и сладко. Под моей подушкой лежала картонная позолоченная звезда, подаренная мне Дедом Морозом.

Друзей той поры я помню только силуэты. Было их много. Носились мы по клубу, как оглашенные. Когда же я оставался один, смотрел, как художник старательно выписывал огромные буквы на красном полотнище.

Играя однажды в прятки, я спрятался за пожарным щитом. Щит был только прислонен к стене. Огнетушители, только что покрашенные, висели на нем. Выползая из своего укрытия, я его уронил. Огнетушители сработали и начали поливать фойе клуба отвратительной рыжей пеной. Попало же мне за это от Дарьи.

Эта зима была недолгой. В мае мы уже бегали по садам босиком. Но в это лето погулять вволю мне не удалось. Проткнул себе ногу насквозь ржавой проволокой. Целый месяц бабушка носила меня на себе в больницу на уколы.

Приехала мама с сестрой Эммой. Сестре только исполнилось два года. Была она маленькая, смуглая, с черными кучеряшками. Я ее сразу полюбил.

Мама прожила в Предгорном почти все лето. Работала на строительстве новой дороги, которую прокладывали в горы. Когда зажила нога, я стал носить ей в обед молоко и свежий хлеб из пекарни. В селе была своя пекарня, и мне нравилось ходить туда потому, что на все село от нее шел запах свежей выпечки, дрожжей и цветущих подсолнухов. Попросту говоря, потому, что она вкусно пахла, особенно зимой, когда эти запахи смешивались с запахом свежих колотых дров и угля.