Альбина Демиденко - Любовь среднего возраста

Очень давно, в юности, она с подружками без разрешения брата уехала в Ленинград. Так они решили отметить отличное окончание восьмилетки. Конечно, им по возвращении влетело за самовольство, но впечатления от той самостоятельной поездки, остались на всю жизнь.

Девчонки бродили до изнеможения по городу, восторгались белыми ночами, хотя всю прелесть этого явления сумели понять лишь спустя годы, с любопытствующим смущением рассматривали экспонаты кунсткамеры и с удовольствием остужали в Неве ноги, натертые до мозолей. Город девочки не знали, экскурсовода не было и потому каждое утро отправлялись гулять, куда глаза глядели. Первые три ночи спали на лавочке на Московском вокзале, пока бабушка уборщица не заприметила их.

– Вы что это девчонки, облюбовали вокзал, аль из дома выгнали родители? На вид вроде бы не бродяжки.

– Нет, нет! Мы не бродяжки! – девчонки испугались, что бабулька вызовет милиционера, и их заберут в участок. – Мы Ленинград приехали посмотреть, – хором объяснили они.

– Вона как. Ленинград посмотреть хотите. Понятно. И надолго смотреть приехали?

– Нет. Вот еще пару дней посмотрим, и домой поедем.

– Значит, днем по городу бегаете, а ночью сюда спать приходите, так?

– Так, – закивали головами девочки. – В гостинице мест нет.

Они умолчали, что в гостинице потребовали показать паспорта, а когда узнали, что они без родителей, чуть в милицию не сдали. Едва ноги унесли от швейцара. Бабушка, шаркая тряпкой по полу, пошла дальше гонять грязь, а они, успокоившись, прижались друг к другу, как цыплята. Все-таки вечера в Ленинграде даже летом прохладные.

Через полчаса, бабушка, закончив уборку зала ожидания, вновь подошла к дремлющим девчонкам.

– Эй, красавицы, а ну-ка, поднимайтесь. Пошли-пошли.

– Куда? – испугались девочки.

– Да не бойтесь. Ко мне пойдем, я тут неподалеку живу. Хоть вымоетесь по-человечески, а то удумали на вокзале ночевать. Так и вшей словить можно и всякую другую заразу. Мучайся потом родители, лечи блудное дитя. А вы, видать, из интеллигентных семей. Родители-то знают, что вы в Ленинграде или с ума сходят разыскивая.

– Знают. Мы им записки оставили.

Комната у бабушки Лизы, так звали уборщицу, была большая, перегороженная ширмой на две половины, уютная, чистая. Постелила она гостям на широкой кровати, а себе на маленькой кушетке.

– А сейчас бегом в ванную, пока все спят. И не шуметь, народ в квартире трудовой, всем завтра на работу, мойтесь и спать. Да головы не забудьте с мылом вымыть, не дай Бог, вшей мне принесете.

Пока девочки отмывались в большой ванне, хозяйка вскипятила чайник и приготовила немудреный поздний ужин: порезала ливерной колбасы, и пожарила яичницу на пахучем украинском сале. Умытые, переодетые в чистое белье, благо взяли с собой сменку, дети быстро расправились с угощением, а она, попивая чай из большой эмалированной кружки, смотрела на них и посмеивалась.

– Лягушки-путешественницы. Ишь, что удумали – Ленинград посмотреть. Да его сколь ни смотри, всего не пересмотришь. Наш город красив. Его не смотреть, его сердцем принять надо. Вот тогда он вам и откроется.

У бабушки Лизы они прожили три дня, вернее трое суток. Детей у бабушки не было, жила она одна в большой коммунальной квартире, где в десяти комнатах располагалось десять семей. Утром выйти в туалет, в ванную не представлялось возможным, соседи терпеливо стояли в очереди, стыдливо переминаясь от нетерпения. Через пару часов все разбегались на работу, и в доме поселялась относительная тишина, которую нарушал кашель старого парализованного учителя музыки из третьей комнаты, да плачь малыша из пятой.

Девочки, наученные хозяйкой, время пик отсиживались в комнате, а затем, когда квартира пустела, шли умываться, и готовить немудреный завтрак – чай с бутербродами. Каждое утро они находили на столе записку от заботливой бабушки, в которой им давались советы – куда сходить днем, чем позавтракать, в котором часу вернуться домой вечером.

Именно тогда, по наставлению внимательной бабушки, Нина вместе с подружками впервые пришла в Русский музей и, как говорят, влюбилась. Влюбилась в просторные залы, в громады картин Репина, в тонкую лирику Ореста Кипренского, в суровую правду штормовых поэм Айвазовского.

Сворачивая с Невского проспекта, Нина каждый раз торопилась пройти Михайловскую улицу, с ее нависающими каменными громадами зданий. И замирала у перекрестка, любуясь простором и строгой красотой площади Искусств.