Альбина Демиденко - Любовь среднего возраста

– Нет, этого я не знала. Я думала часовни при церквях и в больших поместьях оборудовали по собственной воле владельцы, не желающие толпится в общей массе холопов при служении праздничных и прочих обрядов.

– В какой-то степени вы правы. В больших имениях были часовни, но это была небольшая культовая постройка без специального помещения для алтаря, но с иконами и лампадой. Церковники делят часовни на несколько типов. Семейная или фамильная предназначается для погребения тел и поминовения праха родственников. Ритуальная – выступает в роли священного места, где проводят молебны. Поминальная – возводится в память покинувших нас. Кстати, вот вы, москвичка, не расскажите ли мне об одном всем известном памятнике-часовне, что расположен у Ильинских ворот?

– У Ильинских ворот, на Старой площади?

– Вот именно, на Старой площади.

– Там, напротив Политехнического, в Лубянском сквере, установлен памятник защитникам Плевны.

– Точно. Часовня иконы Божьей Матери «Знамение» и святого благоверного князя Александра Невского и есть памятник гренадерам – героям Плевны – в память погибших русских солдат при освобождении Болгарии от Османского ига в 1877—1878 годах.

– Конечно, я знаю это место. Это работа архитектора Шервуда. В детстве мы с братом часто ходили на прогулки в этот сквер. Он рассказывал про то, как простой народ собирал деньги на строительство этого монумента. Я помню, как потрясли меня установленные в нишах горельефы с изображением исторических картинок жизни болгарского народа. А однажды брат показал репродукции картин Верещагина, посвященные военным баталиям. Вернее, последствиям баталий. Помните его великолепные полотна: «Победители» и «Побежденные. Панихида»? Они наполнены солнечным светом, который еще больше подчеркивает трагизм и невозвратность.

– Это вы точно подметили. Он сам писал, что любит солнце, но фурия войны преследует его постоянно.

– Не удивительно. Насколько мне известно, он с отличием закончил Морской кадетский корпус. Не знаю, насколько это правда, но где-то я читала, когда его, как лучшего кадета, представили великому князю Константину Николаевичу, он, пользуясь моментом попросил разрешения написать рапорт об отставке, чем вызвал царственны гнев.

– И не только гнев власти, но и семьи. Отец лишил его всяческой материальной поддержки

– Да. От судьбы не уйдешь. Гардемарин Верещагин мог бы стать выдающимся адмиралом, но закончил свой жизненный путь художником на адмиральском мостике броненосца «Петропавловск». Он ненавидел войну, а погиб в военной баталии, он любил солнце, а его поглотила морская пучина.

– Девушка, вы искусствовед или историк?

– И ни то, и ни другое, – рассмеялась Нина. – Я любопытствующая.

Мимо них, заглядывая в открытые двери купе, шла проводница, предлагая пассажирам чай.

– А не испить ли и нам чайку? – обратился к Нине попутчик.

– Пожалуй, не помешает, – согласилась женщина.

Виктор Александрович, так звали мужчину, оказался очень словоохотливым, но не навязчивым. Он легко вел беседу, умело переходил от одной темы к другой, сглаживая переходы то шуткой, то незлобивым анекдотом. На удивление, было приятно с ним общаться. Чай показался вкусным, а сосед – интересным человеком. Они обсудили искусство заваривания чая, затем перешли к истории китайской чайной церемонии, вспомнили о лондонском чайном доме.

За окном мелькали русские пейзажи, колеса весело отстукивали километры, все дальше и дальше убегая от Москвы. Последний луч закатного солнца позолотил макушки деревьев, бегущих вдоль железнодорожного полотна, и скрылся за горизонтом. Пурпурно-синяя дымка медленно, но все плотнее и плотнее, подступала к окошкам состава. Вагон постепенно затихал. Проводники притушили верхний свет. Пассажиры, уставшие за день, устраивались на короткий ночлег.

Виктор Александрович просматривал газету, а Нина по давней привычке читать перед сном, раскрыла книгу. Она старательно пробежала глазами пару страниц, но смысл прочитанного ускользал из сознания, внимание не задерживалось на описываемых событиях, в голову лезли всяческие мысли, и, чтобы не неволить себя, она отложила томик, закинула руки за голову и предалась, как говаривал ее муж, «созерцанию невидимого».

В эту командировку она ехала с удовольствием. Последние три года Нина практически нигде не бывала. Дом – работа – дом. Первый год после гибели мужа и детей в авиакатастрофе переживала особенно тяжело. Понимая разумом, что никто не поможет ей выбраться из тяжелейшей депрессии, которая не только морозила губы, но и дышать ровно не давала, загрузила себя работой, благо в это время вводился новый проект, в который она вложила не малую толику своего ума, сил и нервов. Она считала себя маленьким винтиком в огромной машине, совершенно забывая, что именно на маленькие винтики ложится непомерная ответственность. Большое колесо пока сотрется, машина немалый путь пробежит, а маленький винтик выскочил и стоп колесико. Но об этом Нина не думала, тянула свой воз и была рада, что нет свободного времени думать о чем-либо другом, кроме работы.