Дмитрий Королёв - Вторая книга

– Что значит бронированные? У них есть некое подобие внешнего скелета?

– Нет, не совсем. Важно, что по определению они бесхребетные. Поэтому, кстати, их нельзя поломать. И броня им нужна не для придания телу определённой формы – ведь, наоборот, прогибаться – их основное качество. А нужна она им исключительно для защиты от конкурентов.

– Интересно. А если политика бросить в муравейник? Муравьи пролезут внутрь, там, изнутри, сделают своё дело, и – привет.

– Хм, а кто будет бросать и кто у нас муравьи?

– Погодите-погодите, я пока рассуждаю концептуально…

– Момент, я зайду к Питеру.

Теперь к слышимости добавилась и видимость: появился Дима.

В. Ленинградцев вопросительно и, насколько это возможно, когда ты временно потерял всякий интерес к жизни, оптимистично приподнял брови. За этими бровями сама собой появляется мысль: «Дмитрий Владимирович Альтер, холост, образование высшее, всюду суёт свой нос; лояльность – чёрт его разберёт».

– Привет! Скучаешь? Себя надо жалеть, больше спать. Хотя понимаю: я вот и сам в последнее время много работаю – поздно ложусь, поздно встаю… Ты, похоже, все выходные трудился над национальной идеей? Сочувствую; я, в основном, бездельничал. Слушай: я сейчас осваиваю теорию дебюта в го – это такая игра, её ещё называют японскими шашками, хотя, строго говоря, они не совсем японские и совсем не шашки. А вчера я отирался в одном обществе, в котором с недавних пор имею честь и удовольствие состоять, и стал свидетелем того, что старшие товарищи обговаривают, как бы им провести показательную встречу нескольких учеников с настоящим мастером. Так, чтобы заранее нельзя было предугадать, кто кого одолеет. Ну, а я, как бывший спортсмен-разрядник, им и говорю: господа, тут всё определяется тем, кто первый возьмёт инициативу в свои руки и завладеет доской. Надо отметить, что доска го – это тебе не кусок фанеры или картона, а весьма увесистое деревянное изделие, доставленное к нам контрабандой. Опытный мастер и так легко одолевает не менее трёх новичков, а уж вооружённый таким ударным инструментом… – Дима выжидающе посмотрел на собеседника, который, впрочем, участия в беседе почти не принимал. – Это юмор, – посерьёзнев, но ещё пытаясь его расшевелить, добавил Дима. – Можно смеяться, и даже нужно. – Однако тот лишь вяло шевельнул своим журналом, очевидно, будучи совершенно не в состоянии высказывать мысли вслух. – О, – заметил его мучитель, – ты стал интересоваться местной периодикой? Дело, конечно, твоё, но я, например, свой информационный голод удовлетворяю при помощи интернета и книг, а свободного времени у меня не так уж много, чтобы его без особых причин убивать. К тому же, сильно подозреваю, что твоей газеткой даже мухи с первой попытки не пришибёшь – а тут время… Я, собственно, вот по какому вопросу. Меня завтра не будет в офисе, надо бы это оформить как-нибудь… ну, например, в счёт прошлогоднего отпуска. Или позапрошлогоднего. Хорошо? – Ленинградцев тяжко кивнул головой; посетитель, ещё немного покрутившись на месте, заглянул в свою остывающую чашку и вышел, на ходу легко и весело бормоча себе под нос: – Жалко, что за эти трудодни нельзя в булочной отовариваться…

«Не газетка, а журнал», – подумал оставленный в покое временно недееспособный начётчик трудодней. И, надо сказать, журнал не простой, а весьма интересный. Ведь в нём, на предпоследней странице, будет помещена статья, наполовину составленная из слов того, кто в данный момент уже раз двадцатый рассеянно водит по ней глазами. Статья, хоть и подписанная фамилиями двух безвестных журналистов, хоть и снабжённая какими-то невнятными художествами вместо смелой фотографии с его тёмным профилем на фоне заходящего солнца, будто явственно проступает сквозь текст, который разве что из-за неповоротливости издательского процесса занимает чужое место в сегодняшнем номере. Статья, пусть сейчас по её призраку ползает муха, это ведь не просто набор фраз. Это отпечаток твоего многолетнего опыта, это ты сам, отпечатанный типографским способом…

Снова послышались голоса и даже сдержанный смех. Показавшись на полкорпуса, заглянул Б. Харин, человек с незаконченным психологическим. В голове Ленинградцева должна была появиться какая-то важная служебная мысль, но отчего-то не появилась. После минутного молчания заглядывающий спросил: – Сидишь?.. – Отвечать Ленинградцев не стал, но вполне отчётливо подумал: «Сижу». – Ну и сиди, – заключил Б. Харин и, не улыбаясь, вернулся к голосам. «Ну и сижу», понеслось ему в ответ.