Татьяна Помысова: Моцарт в метро. Альманах

Альбер
(напевает под гитару известную песню Моцарта,
В течение его пения Вальсингам и Луиза сидят,
одинаково потупившись) :

Наверно, просто суждено
Влюбиться мне в чуму!
(общий хохот)
Вальсингам:
Отец! Довольно разговоров!
Мы не в сени твоих притворов!
Собранье наше не студи!
Бери сундук и уходи!
Священник
(делает движение забрать сундук, примеряется
к вероятной телеге за кулисами, открывает) :
Господь! Ты удивляешь ныне!
Вот эти чада праха, здесь (!)
Тебя не `имут и в помине,
Ан могут пить! Ан могут есть!
Горланить песни бесовские,
Кривляться!.. И потом… потом !..
Дарить червонцы золотые!
И зачумлённым языком
О них по-своему молиться!..
А взяли мало … словно птицы!
Склюют два зёрнышка и в быль!
Лишь искрами взовьётся пыль!..
Не тронули и сотой доли!
Да можно ли дивиться боле!
А я… невольно сердце тает…
Ах! Как то золото блистает!
Молчи, мой помысел шальной!
Я сотворю обряд святой,
Как подобает, чисто, строго!
И разделю во славу Бога!

( Священник начинает тихо молиться, осенив себя крестом.
Участники Пира меж тем засыпают за столом в разных
позах. Через некоторое время и, видимо, после некоторых
должных слов Священник крестит сундук. И вдруг, сундук
САМ раскрывается шире, и из него под звуки волшебной
Музыки выскакивают прекрасные Танцор и Танцовщица.
и был их танец подобен птичьему полёту . Плавно,
не изображая никаких «действий реакций пробуждения»,
к танцующим присоединяются несколько гостей из-за стола.)

Вальсингам
(также без демонстрации, проснулся или нет,
открывает глаза, если не заснул с открытыми, и смотрит
на изначальную пару):

Они сбежали, приняли настой,
Оплаканные каждою семьёй,
Во склепе порознь пробудились,
Но на самоубийство не решились…
Подруга
(взгляд на Мэри, та потупилась)
Видела нарядный танец их
На самой свадьбе… Вдруг, упал жених,
За ним невеста. Ах! Судьба жестока!
Подруга, во мгновенье ока
Всё разумев, – к окошку! На карниз!
«И с криком кинулася вниз!»
Ко мне явилась. Рассказала!
Мэри(внезапно) :
Постойте! Хайландера я теперь узнала!
(Чуть в стороне от стола между танцующими
открылась сумрачная фигура)
Вальсингам:
А-а! Хайландер! Я слышал много раз!
Он также на пиру угас!

Я считался героем, но слушали Вы
Гениальней, чем думали сами!
Я учился ласкать Вас стеблЯми травы,
Целовать золотыми лучами.
Вы ж сияли трудящимся в поте лицом
И навряд ли меня сознавали…
Но тихонько, пред занятым кем-то дворцом ,
Вы про рай в шалаше напевали…

Хор( действительно тихо) :
«Но тихонько,
Пред занятым кем-то дворцом
Вы про рай в шалаше напевали…»
Про такое забудешь едва ли…
Вальсингам:
Он будто мягче стал, – промытое сребро!
Альбер:
Да! Сгладился металл, усилилось перо!
Мэри:
Он продолжает песню! Тише!
Вальсингам и Альбер вместе:
Ах! Остановитесь, стрелки на часах!
Хайландер:
Но жаждою моей
Из мрачной мерзлоты
Я напылял на жилах упованья
Не верности твоей
И не твоей мечты,
Но практики любовного дыханья !
Потому, что из мрака пред нами встаёт
розопёрстая юная Эос !
И за нею умчаться немедля в полёт
Важно, чтоб и моглось, и хотелось!
Средь полей, истерзанных бедой,
Среди птиц, свои продавших крылья,
Будет вдох, любовью полный, твой
Новою дорогой изобилья !
Хор
(как и певец пред сим, более воодушевлённо) :
«Будет вдох, любовью полный, твой
Новою дорогой Изобилья!»
Пой ещё! Целитель сердца, пой!..