Анатолий Науменко - Грани реальности

– Пустые, – повторила Фиби, не зная, что и сказать. Она отвела взгляд в сторону в поисках очередного незаконченного увлечения Тома и наткнулась на разбитую в дребезги шахматную доску. Фигурки от нее каким-то образом беспорядочно разлетелись по всей комнате. – А как же шахматы? Там, наверняка, есть о чем поговорить.

– Скука смертная, – буркнул Том. – Все с безумно серьезным видом часами напролет думают над ходом, пока я одновременно выигрываю у нескольких человек подряд.

– А как же поэзия, Том! Как же проза! Нам с отцом нравились твои стихи и рассказы. С каждым разом в них все четче читался твой собственный голос и стиль…

– Нет! – оборвал ее Том. – Я исписался. У меня слишком унылая и однотипная жизнь, чтобы писать для людей, выросших на книгах Брэдбери, Кинга или других писателей, постоянно мотающихся по стране.

– Ты лишь ищешь причины, – с раздражением в голосе сказала Фиби. – Далеко не каждый человек может позволить себе путешествие.

– Я все равно сжег все свои произведения…

– Я знаю, Том! – с нервным смешком воскликнула Фиби. – Ты разбил свою гитару, сложил обломки и рукописи в порванный барабан и развел костер! Костер в доме, Том! Насколько надо быть сумасшедшим, чтобы учудить что-то подобное?!

Она вздохнула, приложив руку ко лбу.

– Знаешь, сколько денег мы с отцом потратили, чтобы устроить тебя в ту вокальную студию, из которой ты сбежал спустя неделю занятий? У тебя ведь такой голос, Том, а ты наплевал на все представившиеся тебе возможности, оправдывая это тем, что твой преподаватель: «Ограниченный, узко мыслящий человек!»

– Так и есть! – бодро отозвался Том, впервые за весь разговор повернувшись к матери. – Он требовал от меня заниматься одним лишь пением, не понимая, что я разносторонний человек и только лишь ищу свое предназначение.

– Боже, какая глупость, Том! Я не понимаю, в кого ты вырос таким слабохарактерным! Тебе почти двадцать, а ты только и делаешь, что сидишь здесь сутками напролет, даже не думая о том, чтобы поступать в колледж и строить карьеру. А все потому, что ты забил себе голову этими детскими глупостями и не способен определиться с собственными интересами.

Фиби, нервничая, начала ходить из стороны в сторону, с печальным видом глядя на бессмысленно купленные вещи: коньки (научившись кататься, Том отломал от них лезвия и вонзил в баскетбольный мяч), сломанные карандаши, разлитые краски, ролики с отломанными колесиками и даже клавиши от пианино, которое Том разбил еще в прошлом году.

– А что на счет девушек… Дочь нашей соседки, Оливия. Она так хотела познакомиться с тобой, а ты промчался мимо, задев ее плечом и даже не извинился!

– Я опаздывал в цирк.

– В цирк! – грубо передразнила Фиби. – Отлично расставленные приоритеты, Том!

Наступило молчание. Они посмотрели друг на друга долгим многозначительным взглядом, из которого Фиби поняла, что никакого понимания от Тома она не добьется.

– Знаешь, – сказала она, прежде чем уйти, – мне не столько жаль твоих прекрасных картин, загубленных из-за безмерной глупости, сколько твоей собственной бесцельной жизни, конец у которой будет такой же, как и у всех этих вещей, если ты не решишь взяться, наконец, за ум.

С этими словами она ушла, хлопнув дверью и оставив Тома наедине со своими мыслями. Какое-то время он просто лежал, невидящим взором уставившись на настенные часы с треснувшим защитным стеклом, когда минутная стрелка добежала до двенадцати, а часовая остановилась на десяти, вздрогнул.

Том присел на кровати и окинул комнату беглым взглядом. Затем поднялся, вытащил из-под подушки помятый лист, испещренный убористым почерком и, положив его на покосившийся стол, подошел к разбитому окну.

Несколько секунд он наслаждался смешивающимся потоком холодного и горячего воздуха, обволакивающим его лицо, после чего поднял раму и вылез на крышу. Приятные летние сумерки уже поглотили всю улицу, за исключением нескольких пятен теплого оранжевого света от фонарных столбов.

Том осторожно прополз по черепице к их семейному дубу, мощные ветви которого были всего в футе от крыши, и закрыл глаза. Редкие порывы горячего ветерка ласково трепали его волосы, неся на своих бесплотных крыльях чудесные запахи уходящего лета.

– Ты готов? – прорезал тишину тихий девичий шепот.

Том открыл глаза и увидел перед собой прекрасную девушку, повисшую вниз головой на одной из дубовых ветвей. Она улыбалась, протягивая к нему тонкие руки, пока ее золотые локоны, заплетенные в длинные косы, гипнотизирующе покачивались из стороны в сторону.