Татьяна Смирнова - Весна Вероники

Гена работал водителем у них в организации и часто подвозил Веронику до дома. Конечно, по возрасту он был Геннадий Андреевич, но если его так называли, обижался. Вероника чувствовала, что нравится ему, но Гена был женат, имел чуть ли не троих детей – в общем, никакой опасности для Вероники не представлял. Но в один прекрасный день взял да и признался ей в любви!

Ошарашенная, Вероника тогда выскочила из машины и побежала в обратную сторону, чтобы Гена за ней не поехал. Но тот тоже выскочил из машины и очень быстро ее догнал. Что он тогда только ей не говорил! «Дура, ты же цену себе не знаешь! Да ради тебя любой мужик ничего не пожалеет – что ж ты всех динамишь, никому подойти не даешь?! Если ты мне откажешь, я повешусь, так и знай, потому что без тебя мне жизни нет. Так и знай, повешусь и напишу жене записку, что ты во всем виновата, – разбирайтесь потом с ней сами…».

Вероника от этих слов похолодела и другими глазами посмотрела на Гену: среднего роста, лет сорока, крепкий, чернявый, глаза наглые, раздевающие… И слов таких ей никто никогда не говорил.

И она дала увезти себя на какую-то квартиру, где покорно сама разделась и первый раз в жизни (в 27-то лет!) легла с мужчиной в одну постель.

При воспоминании о том, что она тогда чувствовала, Вероника до сих пор вздрагивает, и какая-то сладкая волна прокатывается от самой макушки до пяток. Гена исцеловал каждый сантиметр ее тела, каждый пальчик на руках и ногах. Он в буквальном смысле всю ее вылизал, и Вероника впервые испытала такое, от чего, кажется, на минуту потеряла сознание… Ей почему-то совсем не было стыдно, потому что Гена был сама нежность, но женщиной она так тогда и не стала. Как Гена ни старался, у него ничего не получилось…

Он молча отвез ее домой и уехал, не попрощавшись, но Вероника этого почти не заметила: она пребывала под впечатлением того, что с ней случилось. Чувство было настолько волшебным, новым, пугающе-сладостным, что Веронику сначала весь вечер била дрожь, а потом она до утра не могла уснуть: вдруг поняла, что случилось что-то важное, значимое в ее жизни, что-то сломалось навсегда, и она никогда уже не станет прежней Вероникой. И отныне будет искать повторения этих ощущений, снова и снова к ним стремиться…

Но Гена на следующий день даже не подошел. Не подходил он и потом. Вероника металась, ее «крутило», она не могла работать и, как собачонка, бегала за Геной, подстерегая его после работы. Тот делал вид, что девушку не замечает, совершенно разбивая Веронике сердце, но через неделю вдруг сам поймал ее на выходе и жарко зашептал в ухо: «Сегодня должно все получиться, с женой у меня все нормально было, значит, и с тобой будет все нормально…».

И Вероника, даже не ужаснувшись смыслу этой фразы, – как телка на заклание, снова поехала с Геной на ту же квартиру. И снова он обцеловывал ею всю, с ног до головы, и снова она уносилась на вершину блаженства, почти теряя сознание, – на этот раз не сдержалась и громко закричала от острого, почти болезненного, наслаждения… Но сам Гена остался «при своих интересах». Он заставлял Веронику делать какие-то невероятные вещи (хотя Веронике совсем было не страшно и не противно – Генино тело она воспринимала как продолжение своего собственного, как его важную и значимую часть), но все было напрасно – его плоть оставалась безучастной…

Так повторялось еще несколько раз: Вероника ждала этих встреч с нетерпеливым трепетом и волнением, хотя ей и было жалко своего странного любовника. Но однажды Гена сказал, пряча глаза: «Извини, Вероника, но больше ничего не будет, а то я вообще с тобой импотентом стану. Главное, с женой все получается, а как до тебя дело доходит, смотри, что делается… Не пальцем же тебя бабой делать, ей Богу! Ну стыдно, Вероника, понимаешь?».

И ушел из ее жизни навсегда.

Что с Вероникой тогда творилось – лучше не вспоминать. Она совсем потеряла свою гордость: поджидала Гену после работы, караулила в течение дня, узнала его домашний телефон, и каждый вечер ему звонила, хотя и нарывалась в основном на жену (тогда просто бросала трубку). Но Геннадий Андреевич как-то умудрялся обходить все Вероникины заслоны и ловушки, а однажды, внимательно выслушав по телефону ее истеричные рыдания, сказал: «Вероника, я тебя очень прошу: не создавай мне проблем. У меня семья, дети, а ты молодая, еще найдешь себе ё…», – и грязно выругался.

С тех пор, что называется, как бабка отшептала. Вероника замкнулась в себе, ушла с головой в работу, не общалась даже с подругами (именно с того времени она и стала проводить новогодние ночи дома, отказываясь от всех приглашений). Вроде бы жила – и не жила: внутри все замерло, а может, и умерло. Время тянулось медленно, но годы при этом бежали – в таком вот оцепенении, почти сомнамбулическом состоянии Вероника и провела последние годы.