– Хотите наш чай попробовать, чечено-ингушский?
– А разве у вас пьют чай? – несмело шучу.
– Конечно, пьют. Мы завариваем душицу кипящей водой на треть, а потом добавляем молоко, немного соли, перца и сливочного масла. Тогда вкус получается мягкий, пикантный. У душицы, между прочим, много лечебных свойств. От бессонницы помогает. Иногда даже мне, – добавляет. – Здесь, в Европе, нашел ее аналог – орегано. Но дикая, наша, горная, конечно, не сравнить.
Пробую чеченский чай. Действительно, нежно и с пряным вкусом, словно десерт, хоть перец и чувствуется.
– Мусульмане спиртное не пьют, поэтому у нас не полагаются тосты за столом. Зато приняты душевные разговоры. Но это уже позже, ближе к чаю. До начала трапезы хозяин и гости отламывают по кусочку сискала – что-то типа хлеба из кукурузной муки, – и начинают есть. А уж потом, когда дело доходит до чая, подается десерт. Обычно это халва из орехов или из той же кукурузной муки. У нас из кукурузы много чего готовится. Кидают ее в кипящий мед и обжаривают. Очень вкусно. Жаль, угостить Вас не могу. Когда-нибудь в другой раз, когда дети поправятся, – вздыхает Тагир.
Тагир скучает по семье, особенно по четырехлетней внучке Ясмин. Она на него в обиде. Обещал ей вернуться, когда зацветет в их огороде какой-то неведомый мне цветок. Зацвел уже в конце лета. Девочка так тщательно его поливала, что цветок смилостивился над ней. А дед не приехал. Теперь она отказывается разговаривать с ним по телефону.
– Дядя Толя, идем со мной играть, – врывается в палату к Эмину маленькая девочка Варя из Харькова. Она, как положено, в маске, на голове – розовая шапочка с принтом принцессы Бель. Варя уже больше полугода в больнице. Мамина виза закончилась. Вахту принял молодой отец.
– Ну, запрыгивай на меня, – улыбается Тагир и грузно встает на колени. Варя залезает на него: «Н-но, поехали, мой конь вороной» и заливается слегка скомканным смехом – ей неудобно смеяться. Улыбку сковывает катетер, идущий из крохотной ноздри к пакету смеси из белка и витаминов. Варя очень худа. Обычная еда не усваивается и гибнет под ядовитыми капельницами.
– Варвара – теперь моя украинская внучка, – в глазах Тагира блики бывшего счастья, – Ясмин тоже любила скакать на мне. Такая же шустрая. Знаете, умудрялась забираться мне на спину в самый неподходящий момент. Я верующий. Выполняю намаз пять раз в день. Помню, когда Ясмин была еще крохой, каждый раз, как только я становился на колени на молитвенный коврик, она подкрадывалась и запрыгивала на меня. Так и молился с маленькой разбойницей на плечах. Почему обиделась? Гордая. Вся в бабушку.
– У меня есть волшебная палочка! Загадывайте желания, я ею взмахну, и они сбудутся, – серьезно говорит Варя, затащив нас в специальную комнату для игр.
Мы с Тагиром молчим.
– Ну и что вы загадали?
– Варя, – осторожно отвечаю, – если я произнесу желание вслух, оно не сбудется.
– Можешь и не говорить. Ты загадала про свою дочку.
– Да, дорогая. И еще про одну девочку.
Огромные серые глаза на узком личике разглядывают мою душу:
– Про меня?
Эмин тоскует по маме.
– Поначалу очень убивался. Мы так надеялись, что она сможет приехать с младшим сыном как сопровождающая. Но оказалось, что донором костного мозга он стать не может.
– А просто прилететь маме никак нельзя? – мне впервые за последние недели отчаянно хочется кому-то помочь.
– Сделали визу через агентство, по рекомендации. Уже в Москве, в аэропорту позвонили из их офиса и сказали, чтобы она срочно уходила. А ведь уже ждала у выхода на посадку. Я до сих пор не понимаю, то ли виза оказалась поддельной, то ли еще что. В общем, невыездная теперь. Вернулась в село. И мы плакали от отчаяния. Но Эмин после этой истории словно повзрослел. Успокоился. Про мать почти не говорит. Только завел страничку в интернете, не помню, как называется, когда фотографии выставляют.
– Инстаграм?
– Да, точно. И там написал в этом, ну, где главная фотография?
– В профиле?
– В нем, точно, – Тагир молчит, сглатывает слюну.
– Так что написал-то?
Открывает телефон, находит страничку сына.
Читаю: «В мире много дорог, но самая лучшая дорога – к маме».
– Вам сода для чего? – спрашиваю.
Поднял-таки глаза:
– Эмин просит маминых блинов. Хочу попробовать испечь. Сода вроде нужна.
– Хорошо, – говорю, – будет, – и тороплюсь из кухни в палату – в горле комок с привкусом бикарбоната натрия.
Ночью снились чужие сны. Споткнулась о них на рассвете и погрязла в вопросах с ненужными ответами. Зеленые, словно мох, горы, белые бараны, еле видимый дымок от костра и женщина с морщинками вокруг печальных глаз в длинном темном платье и платке. Смотрела сквозь меня, будто что-то искала.
Читать дальше