Сергей Шведов: Повесть о Синдзи

– Будет контракт?

– Разумеется. Еще те бюрократы.

– А платят как? В смысле, прилично?

– Хорошо. Но ухо держал бы востро.

– А если им не понравится?

– Слушай, ты маленький? Ты работу в жизни уже искал или нет? Или ты реально хикикомори, как мне говорили?

Иши потряс головой, отгоняя позорное слово, словно несносного комара. Он плохо помнил вчерашнее. Позвонили внезапно, когда он спал. Киичи вспомнил о нем после летучки у главного, озабоченного заданием, спущенным сверху внезапно, словно у тех, что сидят в небоскребе в Синдзюку, которых никто из простых смертных не видел и видеть не может, а время для них, небожителей, бодхисатсв бизнеса, давно уж свернулось в свиток и исчезло в матрице, на которой толстым отчетливым шрифтом обозначен был их успех. Он забыл, когда сам там побывал впервые, месяца три назад, но она даже не посмотрели работы, которые он так бережливо нес всю дорогу с собой. Тогда их художник еще был на месте, хотя и ныл, что уходит, и зашивается, и дома болеет дочь, но они не хотели его отпускать, словно капризные рабовладельцы. Неделю назад он попал под машину – Иши даже подумал, что тот сделал нарочно, художник сам позвонил ему из больницы, где валялся со сломанными ногами и обрадовал тем, что назвал им его фамилию как преемника. Но про него все равно не вспомнили, если бы не Киичи. Теперь на шестнадцатом этаже срочно потребовали забить тему номера фирменной иллюстрацией. Набор иных кандидатов по мановению божества отсеялся сам собой. Киичи набрал его телефон, и он согласился. Мечась по квартире посреди полного бардака, он вспоминал, как Киичи уже пару раз его выручал большими заказами для изданий, выходивших потом пару месяцев и умиравших, словно весенние первоцветы, пробившиеся из-под снега и не устоявшие под солнцем рыночной конкуренции. Ах, как жаль было потраченных зря усилий, но Киичи не унывал, и этот безудержный оптимизм внушал ему радость в баре, где исчезал один за другим его гонорар.

Все-таки он позорно и стыдно опаздывал и сейчас, как первокурсник с невыполненным заданием, с трудом подобрав пиджак, свитер и джинсы к стильным белым ботинкам. Как настоящий художник, он думал, что обувь в человеке ценится больше всего. Другим такое пристрастие кажется странным, но странным считал его каждый, кроме Кейко, уж они-то, когда появлялись вдвоем, подходили друг другу больше всего на свете. Впрочем, в свои двадцать пять Иши по-прежнему считал себя одиноким и замкнутым, с длинными сальными волосами, жившим сколько лет в старом доме на Синагаве, в тени новенького, построенного лет шесть назад отеля. Тут даже протесты в свое время были, какие-то неспокойные люди перевозбудились и полезли с петициями против застройки исторических мест, но городские власти уломали строительную компанию, чтобы она построила людям спортивный зал и трек для подростков, и разбила газоны, и на том успокоилось. Там ты живешь в крошечной клетке, по недоразумению названной кем-то квартирой, а уж что касается обуви, то эту мелкую особенность в ее забитых вещами пространствах можно просто не замечать. Сегодня ты мчишься навстречу своей судьбе, Иши Мегуро. Ты больше не будешь рисовать дурацкую мангу для самого себя. Эта эпоха закончилась.

Он выскакивает с приятелем под дождем из такси где-то на пандусе универмага «Одакю», бежишь, обливаемый небесами, чувствуя, как намокают носки, оглядываешься на витрины с модными брендами, за которым сияют пустые в утренний час торговые залы, скорей туда, где за стеклянными вертящимися дверями вас уже ждут…

– Ну, что? – спрашивает с ходу Киичи, когда они оба вошли в стеклянную дверь приемной главного, чей кабинет от всего остального мира отделяла матовая, молочного непроницаемого цвета стена.

– Буйствует, – вздохнула им в ответ секретарша в очках, анимешная девочка с косичками, скучающая за широкоэкранным компьютером.

– Ясно, – Киичи кивнул ей на всякий случай и довольно бесцеремонно направился к огромной двери в начальственный кабинет, толкая в спину Иши Мегуро, перед собой, словно заранее демонстрируя начальству его нерешительность и покорность. – Хорошо, что не убивает. Иду к нему со спасением.

Иши вдруг понял, что Киичи не открыл ему главного, того, кто будет его принимать… Поздно. Он открыл Иши дверь, поддавшуюся не сразу, и оба прошли в широченное помещение с окном во всю стену, за которым открывался тот самый редкий вид на Мейдзи-дори и Омотесандо с двадцать девятого этажа, от которого дух захватывает, словно улица ни с того ни с сего обрывается под ногами, проваливаясь в стеклянную пропасть. Тучи висели низко, проливая город дождем, и все в ногах главного, взиравшего сверху, как бог, тонуло в тумане. Из клубившихся за окном свинцовых облаков торчали верхушки соседних башен, словно затопленные водой. Потрясенный открывшимся видом утонувшего в сырости города, в котором не было место людям, он замер, не заметив даже хозяина, толстого маленького человечка с выпученными глазами и густыми бровями, которые можно расчесывать. Он словно вращался на тонких коротеньких ножках вокруг своего стола, размером не меньше футбольного поля, как будто кресло на колесиках было продолжением его короткого тела, вырастая у него из спины и расщепляясь каким-то образом на множестве мелких металлических ножек-спиц, точно у паука. Возможно, это лишь особое видение художника, преломляющего в перевернутом свете открывающуюся ему подлинную картину вещей, но рядом с ним немедля возникший Киичи уже кланялся главному, главный кланялся ему, и оба кланялись и кланялись, улыбаясь нервно и вяло, и он все стоял, как чурбан, пока его не пихнули сзади коленом. Тогда он им ответил взаимностью и улыбнулся мило и непринужденно, как только умел перед незнакомыми боссами и мафиози, черт бы их обоих побрал.