Владимир Рунов - Тайны черноморских линкоров

Лето восемнадцатого наступило с испепеляющим зноем. На раскаленных палубах беспрерывно гудели митинги. «Даешь!» – надрывались молодые луженые глотки. По новороссийским улицам, хлопая пыльными клешами, слонялись увешанные оружием матросские толпы. Одна из анархистствующих групп добралась до Екатеринодара. Прослышав про жирного кубанского «каплуна», тут же начали грабить магазины на Красной, пугая местных шашлычников устрашающих размеров «маузерами», оглушая ресторации похабными куплетами «Цыпленка» и «Фонтанки». Милиция, поднятая по тревоге, выкатила станковые пулеметы, сдирая с пьяных тельняшек бутылочные бомбы и патронные ленты неправдоподобной длины.

В те же дни в Екатеринодар прибыли из Москвы крупный большевистский чиновник, член коллегии наркомата по морским делам Раскольников и нарком труда Шляпников. Задержались коротко, поскольку следовали в Новороссийск с тайным предписанием Ленина: «Флот затопить!».

Федор Раскольников к той поре был уже почти легендарным человеком. Кадровый мичман с Балтики, активный участник штурма Зимнего дворца, после новороссийского корабельного «расстрела» командовал на Волге канонерской лодкой «Ваня-коммунист», продолжая пользоваться особым благорасположением Ленина.

В тридцатые годы он загадочно погибнет в Париже, куда сбежит от репрессий, и будет слать Сталину письма, называя его тираном и сатрапом. Все это будет много позже, а пока Раскольников ставит Кукелю задачу зарядить по боевому расчету торпедные аппараты. Узнав об этом, командующий эскадрой, капитан I ранга Тихменев, дает команду срочно поднять якоря и возвращаться в Севастополь. Сам же уходит туда на линкоре «Александр III». Вместе с флагманом Цемесскую бухту покидает половина миноносного отряда. Наконец руки у Раскольникова и Кукеля развязаны…

Было это вечером 17 июня, а утром следующего дня первый торпедный залп получает в правый борт «Императрица Екатерина». Толпы народа с берега видят, как исполинский корабль вздрогнул и медленно, с дифферентом на корму, начал погружаться в пучину. Многие не скрывают слез, рыдают в голос.

Посреди блещущей утренними бликами морской глади тихо тонет лучший линкор российского флота. Построенный на Николаевских верфях, он прослужил Отечеству лишь четыре года, восхищая любого величием корабельной архитектуры, вооружением (44 орудия), броневой защитой, мощью и скоростью. Имея угольные котлы, линкор развивал ход до 21 узла. И это при водоизмещении в 23 тысячи тонн и глубине осадки до 9 метров. Полуторатысячный экипаж «Екатерины» стоял на коленях вдоль обрывистого каменистого берега. Матросы, уткнувшись в бескозырки, плакали все как один, даже самые «отвязанные» – анархисты.

Очередной залп «Керчи» и взрыв котлов «Екатерины» слились в один протяжный прощальный стон. Море вздыбилось, навсегда поглотив надстройку исполина. Мечущийся по бухте эсминец Кукеля методично расстреливал остальных и, наконец просемафорив о выполнении приказа, поднял на рее флаги расцвечивания: «Погибаю, но не сдаюсь!». Затем ушел в сторону Туапсе, на рейде которого открыл кингстоны и похоронил в море сам себя.

Линкор пролежал на дне Цемесской бухты до середины тридцатых годов. Эпроновские водолазы обследовали разрушенный корабль и пришли к выводу, что использовать можно только пушки, те самые знаменитые 305-миллиметровые орудия Обуховского завода, каждое весом в 48 тонн. На «Екатерине» их было двенадцать.

Пушки подняли, привели в боеспособное состояние и отправили баржами в Севастополь, где вдоль берега устанавливали крепостные батареи. Советские заводы наладили к ним выпуск мощных фугасных снарядов, и к началу Великой Отечественной войны четыре трехорудийные батареи с покойной «Екатерины» встали на боевое дежурство, прикрывая дугу главной корабельной гавани, имея обширный сектор обстрела.

Силу «Екатерины» немцы испытали в полной мере. Когда гитлеровские танки подошли к Каче, ахнула залпом самая ближняя, тридцатая батарея, причем так, что взрывной волной отрывало танковые башки и крутило на высоте с полкилометра. Одна из батарей, расстреляв все снаряды, загнала в стволы пучки зарядного пороха весом до центнера. Под ревущее пламя трехорудийного залпа попал изготовившийся к атаке эсэсовский батальон и весь сгорел заживо.

Пушки «Екатерины» разделили судьбу орудий «Потемкина». Перед оставлением Севастополя они были подорваны, и немцам, еще в восемнадцатом году зарившимся на наше корабельное оружие, достались лишь горы рваного, оплавленного железа. Однако они его вывезли и после тщательных химических анализов погрузили в крупповские мартены, не переставая удивляться прочностному качеству стали и самого изделия, сохранившего через многие годы грозные боевые свойства. По этому поводу в одном из технических журналов рейха появилась даже статья, где автор объяснял высокие достоинства русских орудий тем, что оружейными мастерами в Санкт-Петербурге служили многие обрусевшие немцы, их, дескать, и была заслуга. Врал фашист из зависти и льстивой преданности поганому фюреру.