Игорь Павлов - Осколки зеркала

– Ну-ну…

Почувствовав в недоверие в ерёминском голосе, Галина резко подняла голову и неожиданно горячо выпалила:

– Товарищ начальник! Да он неплохой мужик! Шальной только! Афганец. Две медали имеет! Это он из-за меня! Любит сильно! Он ещё до свадьбы вытворял кренделя! И мама моя говорила: «Ой, Галка, всем ревнивцам ревнивец». А если я его любила? И сейчас люблю! Я ж…

– Подожди, подожди Галина! – примирительно поднялась милицейская ладонь, – Не адвокатствуй. Ты вот что проясни. Как с Прохоровым-то получилось?

Голова женщины снова поникла:

– А что с Прохоровым…, наговоры это. В деревне, сами знаете, языки как помело. Треплют, чего сами не знают.

– Я не об этом! Как жив он остался?

– Так что, – в её глазах засветилась усмешка, или это «старшому» только показалось, – Гришка когда в него стрельнул, он со страху за прилавок и завалился. Обгадился даже… А когда падал – черепушкой прямо в стеллаж и сунулся. Ну, где банки с маринадами. И сомлел. Гришка то совсем ошалелый был. Пальнул ещё раз и успокоился. Думал – зашиб. А когда вы приехали – он на вас всё внимание, а этот Прохоров – возьми и очнись. Бежать хотел. А я ему и говорю: «Лежи тихо! Не двигайся! Может и пронесёт. Увидит что живой, добьёт».

– Понятно, – кивнул «старлей», – тактическая уловка.

– Что?

– Это я так. Продолжай.

– А чего продолжать, – шмыгнула Воронцова распухшим носом, – дальше вы сами знаете.

Она помолчала и вдруг исступлённо забормотала:

– А что с Гришей теперь будет, товарищ начальник? Не убил же никого, не ограбил. Ну, шишка у Прохорова, так заживет! Может, не засудят, а?

– Я, Галина Сергеевна, не судья, – вздохнул Ерёменко, – адвоката хорошего нужно. Только хорошие – не дешёво стоят. Вот так то!

– Ну что ж, значит, так тому и быть! – насупилась женщина.

– Ты о чём это?

– А? – она вынырнула откуда-то глубоко из своих мыслей, – да я о быке. О Никаноре нашем.

– А бык тут причём? – удивлённо сморщил брови старший лейтенант.

– Бык? Продам. Вот и деньги на адвоката. Ревнивцем ревнивца выкупать придётся!

– Да, история… – не удержавшись, хмыкнул хозяин кабинета, – ну так иди, Галина! Вопросов больше не имею.

Он задумчиво посмотрел ей в спину и вдруг, вспомнил то, что хотел спросить с самого начала:

– Постой! И всё-таки… – в глазах светился неподдельный интерес, – почему ты именно вчера подменила патроны? Ты говорила, он и раньше буянил и угрожал. Но почему именно вчера?

Помедлив, она достала из сумки, висевшей на плече, маленькое карманное зеркало и положила на стол.

– Не знаю. Смеяться наверно будете. Смотрите. И ни с того, ни с сего. Очень плохая примета. Вот я и подумала…

Зеркало было покрыто сеточкой маленьких трещин.

– Ясно… – Ерёменко осторожно протянул ей кругляшок обратно, – кстати, отец Пантелеймон ваш, написал, что претензий к твоему мужу за стрельбу не имеет. И просил тебе передать, чтобы ты зашла к нему. Помочь тебе собирается. Поняла?

– Поняла. Кивнула она в ответ, – Спасибочки!

Дверь хлопнула, а Ерёменко ещё несколько секунд смотрел ей вслед. Крякнул, почесал нос и повертев в руках листок с её показаниями, снова повторил:

– Да…, история. И даже с Дон Кихотом. Хоть романы пиши. Панфилов! Давай следующего!

1945 – 1984

Маленький немецкий городок Ансбах встречал первый послевоенный день, 10 мая 1945 года.

Пугая чудом переживших бомбёжки голубей, где-то весело, бесшабашно и очень по-русски играла гармошка. Ей вторил сипловатый простуженный хрип баяна, рвущий барабанные перепонки как незабетонированные доты. А если прислушаться ещё тщательнее, различались мелодичные отрывистые гитарные аккорды и стук деревянных ложек.

Победа!

С присвистом, с всхлипом, с пьяным удальством и слезами, Красная армия праздновала окончание тяжелейшей в истории человечества войны. Местные, кто не успел эвакуироваться, попрятались по подвалам полуразрушенных домов, в ужасе наблюдая за торжеством победителей. Они ждали худшего, а оно не приходило. И от этого становилось ещё страшнее. Вот они какие, эти русские! Что-то будет?

Возле одного из таких зданий, озабоченно фыркая, притормозил военный «газик» с пятиконечной звездой на помятой осколками дверце. Старший лейтенант Андрей Попов, начальственно восседавший на пассажирском сиденье как на троне, и сержант-водитель Антон Силантьев из разведроты одинаково резво крутили головами по сторонам, напоминая готовящихся пропеть утреннюю зарю кочетов. Они уже давно заблудились и искали глазами хоть кого-то из гражданских, чтобы разъяснить дорогу.