Игорь Павлов - Осколки зеркала

Высокая с Маленькой пришли как раз вовремя. Ситуация почти прояснилась, и уже точно, отбросив ненужную шелуху домыслов, передавалась от жителя к жителю. Самая большая группка толпилась вокруг высокого остролицего старика с мохнатыми бровями и неприятным шрамом, разделившим правую щеку почти надвое.

– Семёныч, чё случилось? – робко тронула его за рукав Маленькая, – Война что ли? Или чё?

– Ага,… война, – шрам побагровел от прилившей к нему крови, – местного значения.

– Ой, баб Вера! – выплеснуло из толпы круглощёкую молодку с испуганно любопытным взглядом, – Сосед наш, похоже, с последних катушек слетел! Запёрся в магазине с Галкой и кричит, что всех гадов, кто на сто метров приблизится, расстреливать будет! Участковый в район уж звонил. Какое-то построение ждут!

– Подкрепление, дура! – хмыкнул какой-то мужик, презрительно сплюнув, – Построение… вот уж эти бабы!

– Не удержал, значит. Выпустил… – неожиданно чётко произнесла Высокая.

– Кого выпустил, Михална? – подружка-колобок почти с испугом перекрестилась.

– Беса, – так же чётко припечатала Высокая. И, как аккомпанемент страшному слову, со стороны сельпо опять грянул выстрел.

Всех шарахнуло назад. Резко заплакали дети и заголосили бабы. Забибикал подкативший «уазик» с милицейскими полосами на дверцах. Неуклюже развернувшись, он фыркнул, лязгнул железом, выдавив из своего нутра двух лейтенантов, старшего и младшего, к которым немедленно подбежал тутошний участковый Серёжа Одинцов, бывший прапорщик ПВО, а теперь представитель местной власти.

– Докладывай Одинцов! – нетерпеливо и с досадой скомандовал «старлей», – Перебулгачили весь район. Не было печали, называется!

Обстановка такая, товарищ старший лейтенант… – обстоятельно подошёл к делу участковый, но приехавшее начальство снова досадливо махнуло рукой:

– Давай без официоза, быстрее будет!

– В общем так, Пётр Семёнович, – по простому начал Одинцов, но снова сбился на казённый язык, – местный егерь или лесник, Григорий Воронцов, приревновав свою жену, продавца сельского магазина Галину Воронцову к грузчику данного магазина Вячеславу Прохорову, убил последнего, а жену и жительницу нашего же села Елизавету Скольникову и её одиннадцатилетнюю дочь Наташу взял в заложники. Мною установлено…

– Одинцов! – желваки на скулах «старлея» перекатывались как два морских голыша в час прилива, – А ты не пробовал выучить человеческий язык? Я же просил – просто, своими словами. Чего ты мне устный протокол читаешь?

– Я и так просто, Пётр Семёнович… – обиженно бормотнул участковый и замолк.

– Нет Одинцов, ты не просто. А просто – вот как. Гришка Воронцов из ревности убил Славку Прохорова и захватил магазин вместе с женой и двумя заложниками, один из которых – ребёнок! Вот теперь – просто. Правильно? Говорить с ним пробовал?

– Пробовал, – скрывая обиду, четко отбил Сергей, – что только не говорил! Да невменяемый он! А после убийства совсем сбрендил.

– А точно известно, что этот грузчик Прохоров убит? – вставил фразу второй, в чине младшего лейтенанта.

– Точно, – развернулся к нему участковый, – он сам, Гришка, из окна крикнул. Да и выстрелов внутри не меньше двух было…

– Ясно, – помрачнел «старшой», – делать нечего. Будем пытаться достать его сами. В крайнем случае, придется звонить воякам. ЧП, твою мать!

– Суки!! Не возьмёте, суки!! Всех порешу! И себя порешу! Су-у-у-ки!!! – казалось, завопили сами стены магазина, поставив в конце этого вопля очередную точку в виде нового выстрела. На этот раз – в сторону милицейского «уазика».

– Выкурить бы его, придурка…

– А как? План магазина есть?

Присевшие за машиной старший лейтенант и два его подчинённых лихорадочно искали решение.

– Есть, – Участковый достал из планшета замызганный лист ватмана.

– Давай!

– Пропустите, да пропустите же! Чего встал, ирод? – заколыхало толпу, выплеснув вперёд маленького сухонького человечка в рясе, который, медленно и совершенно спокойно направился прямо к центральному входу в магазин, попадая в зону обстрела.

– Стой!! Куда?? С ума сошел?? – дёрнулся к нему «старлей». Побагровев до синевы, он повернулся к Одинцову и рявкнул:

– Это что ещё за самоубийца, Одинцов?

– Отец Пантелеймон. В миру – Рубен Кихана.

– Какая ещё Кихана?

– Фамилия у него такая – Кихана, – глаза участкового, не отрываясь, следили за медленно удаляющимся священником, – испанская. Его родители – из детей испанцев, которые в 37-ом вывозились в СССР, когда республиканцы боролись с фалангистами Франко. А Рубеном назвали в честь Рубена Ибаррури, лётчика-героя.