Александр Мирлюнди - Когда Осёл летал выше, чем Пегас. Театральные были и небылицы

Вот так нелепо фамилия Пиздюк стёрла своё существование с лица земли.

Как-же часто бывает, что женщина, с которой творческий и талантливый человек связывает свою жизнь, оказывается его главным и беспощадным гробовщиком…

У актрисы Ларисы были очень нежные руки. Когда она нежно обвивала ими на сцене шею героя, благородного отца, или несчастного брата с трагической судьбой, те млели, и даже немного выходили из роли.

У актрисы Ларисы были очень нежные ноги, которые она любили нежно скрещивать за шеей очередного любовника в наиболее интимные минуты своей жизни.

У актрисы Ларисы были очень нежные губы. Ну тут без слов.

Да и почти вся актриса Лариса была очень нежная. Очень-очень. Нежная прям до изнеможения.

Вот только сердце у актрисы Ларисы было не нежное. И поэтому актрисе Ларисе все время казалось, что её окружают сплошные мрази, подонки, и ничтожества.

Ранней зимой, после того как всю осень наш театральный класс работал над детскими этюдами, зверями и русскими народными сказками, наши педагоги собрали нас всех на сцене школьного актового зала, где у нас происходило мастерство актёра, и сообщили, что они после долгих размышлений и споров решили идти на риск, и доверить нам самостоятельные отрывки из Шекспира.

– Берите, что лично близко! Как подсказывает вам ваше сердце!, -напутствовал нас один из педагогов, Александр Сергеич Н., актёр и режиссёр тогда ещё театра им. Гоголя.

– Мы будем играть «Ромео и Джульетту!», – уверенно сказал на следущий день Серёжа Перелько мне и моему тёзке Саше Кошечкину. После того, как Саня пытался пошутить, уж не Джульетту ли собирается играть Серёжа, то последний очень сурово сказал, что Шекспир не место для шуток, и что отрывок из этого произведения ему очень важен как начало, как он выразился, нового «жизненного витка», и что он видит себя, (очень давно кстати), только в этой трагедии. Саша ехидно улыбнулся, и извинился.

– Комедии это чушь, -продолжал Серёжа, -Бегать там, рожи корчить, я не буду. Я человек серьёзный, и хочу играть только серьёзные вещи. У меня к «Ромео и Джульетте» это, как там, сердце лежит. Ты, Сань, (это он к Лисичкину), будешь играть Аптекаря. Это старичок такой. Ядами торгует. Хорошая роль, для тебя как раз. А ты, Шур, (это уже ко мне), -Бальтазара. Это слуга.

Все мы трое благоговейно замолчали, осознавая, что это первое в нашей жизни так называемое «распределение ролей».

– Серёж, а ты кого будешь играть?, -робко прервал я тишину. Сергей посмотрел на меня недоумённым взглядом:

– Как кого? Ромео!

– А-а-а-а…

В тот же день мы приступили к делу. Прочитав по ролям отрывок, где Бальтазар сообщает Ромео о смерти его возлюбленной, и Ромео покупает у Аптекаря яд, мы, прочитав про Аптекаря что

…В его лавчонке жалкой черепаха

Висела, и набитый аллигатор

И кожи всяких страшных рыб…

тут же решили, что нам для отрывка нужны настоящие чучела. Они имелись в школе в одном только месте: в кабинете биологии. Выкрасть их оттуда, висевших на виду, представлялось для нас неразрешимой задачей. (Вопрос о том, чтоб их просто попросить, даже не стоял, никто из и подумать не мог о таком пижонстве). И взгляд наш потихоньку переключился на задний шкаф, в котором в очень большом количестве стояли банки с заформалиненными животными, червями и прочими гадами. Черви не подходили, так как не было понятно, что это вообще черви, просто какие-то белые и красные палки в воде; морской ёж со сцены напоминал бы скорее маленькую глубинную бомбу; ящерица показалась нам откровенно банальной; а казахская гадюка вызывала отвращение даже у Кошечкина. В итоге после недолгих споров сошлись на пучеглазой африканской лягушке и на зародыше кролика, и на перемене, дождавшись, когда в классе никого не будет, быстро открыли шкаф и попрятали банки в портфелях. Весь урок просидели как на иголках. Всё время казалось, во-первых, что учительница заметит отсутствие банок, и во-вторых, что банки разобьются, и формалин вместе с животными потечёт на учебники. В середине урока Кошечкин ткнул меня в бок.

– Череп надо свистнуть, череп, -сопел он, -ведь Аптекарь он кто?! Алхимик!! Хочу из черепа на сцене настоящее вино пить!

– С ума сошёл!, -я ужаснулся, -Он же над самым учительским столом висит, на самом видном месте!

Кошечкин разочарованно вздохнул.

Всё обошлось. Никто отсутствия банок не заметил, и, так как урок биологии был последним, мы в замечательном настроении, шутя и друг друга подначивая, и предвкушая, в какое изумление придут наши педагоги, увидев на столе Аптекаря наших уродцев в банках, спустились репетировать в подвальчик, который школа выделила нам для переодевания, и где, так как мы оканчивали позже всех, часов в 7—8, можно было попить чаю и отдохнуть.