Ян Стрелковит - Времена года

– А-а, -понимающе протянул собеседник: -Я тоже люблю на них смотреть, когда они рядом с поплавком играют, -затем он деловито осмотрел удочку, убеждаясь что всё в порядке и лишь после этого вновь обратился к своей спасительнице:

– А ты рыбу умеешь ловить?

В ответ она молча, отрицательно покачала головой.

– А хочешь научу, -предложил он, глядя ей в глаза. На что она пожала плечами, улыбнулась и произнесла:

– Давай, научи.

И вскоре, они оба, сидя на поваленном возле берега стволе дерева следили, как мерно покачивается на водной поверхности поплавок. Он наклонялся от ветра то вправо, то влево, распространяя по воде лёгкую рябь, а совсем близко от него проносились, нанося на воду невидимый рисунок, вездесущие водомерки.

Надо тебе тоже удочку сделать, -полушёпотом обронил мальчик, пальцами руки трущий нижнее веко.

– Болит? -глядя на его действия, поинтересовалась девочка.

– Нет, это я всегда так делаю, когда нервничаю, -буркнул он недовольно и убрал в низ руку.

«Странно, а я вот совершенно не нервничаю. Мне даже как-то чересчур спокойно. Так, словно всё это уже было однажды со мной и я знаю наперёд что будет. Знаю, что на протяжении последующих десяти лет мы часто будем видеться с тобой, на этом самом месте. Будем разговаривать о жизни, обсуждать наших друзей, родственников и все те события, которые происходят с нами. Мы не станем врать друг другу, утаивая лишь самую невинную мелочь и удивляясь при этом, насколько наши мысли и чувства совпадают. Нам никогда не будет скучно вдвоём и вот однажды ты сделаешь мне предложение- выйти за тебя замуж и я, естественно для вида, выдержу паузу и соглашусь…» -так почему то подумала в этот момент про себя девочка и, глядя на клонящееся к закату яркое, августовское солнце, негромко сказала:

– Меня зовут Мадина. А тебя как?

Мальчик снова, инстинктивно проведя рукой по глазу, еле слышно ответил:

– Меня Амир. Меня так в честь деда назвали, -после чего стесняясь собственной неуверенности, убрал руку от глаза, покраснел и замолчал.

Мадина, заметив это, улыбнулась краешком рта и продолжила любоваться уходящим за гряду ближайших сопок, позолоченным диском солнца. Чёрные тени на воде становились всё длиннее и длиннее, вытягиваясь как руки сказочных чудищ. Водомерки, не зная устали носились по тёмной воде и было совсем непонятно почему они не тонут и каким образом вода позволяет им держаться на поверхности.

Откуда-то сбоку послышался громкий, призывный шёпот похожий на шелест веток во время сильного порыва ветра:

– Мадина! Мадина!

Мадина став красивой темноволосой девушкой с тонкими, присущими только юности чертами лица, резко обернулась. По тропе вниз, к пруду, к излюбленному месту спускался он-Амир. Стройный и широкоплечий юноша с курчавыми, чёрными локонами, похожими на шерсть молодого ягнёнка. Он подходил всё ближе и ближе, одной рукой вытирая веко глаза так, если б туда попала соринка. А когда он приблизился и вопросительно заглянул в глаза Мадины, она улыбнулась, как в детстве краешком рта и спросила:

– Волнуешься?

Недовольный собой что выдал чувства, он отвёл в сторону глаза и убирая вниз руку, процедил сквозь плотно сжатые губы:

– Дурацкая привычка. Никак не могу отвыкнуть, -но через секунду опять посмотрел на неё и после небольшой паузы, с еле сдерживаемым волнением в голосе, задал вопрос:

– Ну так, что ты решила?

Вместо ответа, она достала из рукава кофты свёрнутые два платка и протянула ему.

Губы Амира дрогнули и расползлись в улыбке. Он тяжело выдохнул, принимая платки в руку и на мгновение пальцы обоих соприкоснулись, пронзая ладони друг друга непонятным, наэлектризованным зарядом. Явно сильно волнуясь, Амир достал из кармана алую ленту и повязал знак невесты Мадине на запястье. На что она, стараясь удержаться чтобы не кинуться ему на шею и не расцеловать, наклонила голову и с полуприкрытыми глазами, ткнулась лицом в плечо любимого. Он обнял её, сильно прижимая к себе и она почувствовала как часто бьётся в его груди молодое, крепкое сердце. Поворачивая голову, Мадина вслушивалась в бухающие удары циркулирующей по телу крови, которые говорили о чём-то с ней, на своём особенном, кровеносном языке.

Солнце опять, как когда-то начинало прятаться за макушки сопок, но движения суетливых водомерок сейчас не казались такими таинственными и значимыми, как раньше, в детстве. Мадина закрыла глаза, и сердечные удары в груди жениха, сливаясь с шорохом разбуженной ветром листвы, медленно превратились в единый, равномерный гул, сквозь который она отчётливо услышала мужской голос: