Денис Петришин - Мертвая топь

Повел залитым кровью взором кругом. Опьяненное сознание, надорвавшись от напряжения, видело в происходящем нечто жуткое и прекрасное. Битва завораживала, словно течение реки. Люди тонули в беспорядочной толпе, как песчинки в муравейнике. Всё личностное, что было в них, бесследно испарилось. Средь марева звериной сечи в голове не мелькало ни единой мысли.

Рогдар осекся. Ниже по реке из драккаров высаживался отряд волкоголовых. Одурманенные и осатаневшие от ярости, они бросились в спину ратей князя Буривоя.

Рогдар кричал. Но его не слышали. Он надрывно вопил, срывая голос до утробной хрипоты, но не слышал даже самого себя. Волкоголовые, оголенные по пояс, набросились на словенские дружины. Строй сломался и рассыпался, как песок.

Рогдар обернулся и застыл. На них клубящейся лавиной катился ревущий отряд варягов. Они сшибли с ног первые ряды и задавили их ногами, пробираясь к остальным.

Что-то ужалило в висок.

Тьма окутала его и утянула в бездонную пустоту.

Они вторгались нежданно, неся наперевес топоры, которыми строили свой новый мир. Отчаяние – лучший поводырь в чужих руках. И потому никто не заберет их отработанные тела, выброшенные на свалку бесконечной бойни.

Рогдар открыл слипшиеся от крови глаза. Над ним лениво тянулось махровое полотнище облаков, налитых чернотой. Хрипящие вороны кружили в небе праздный хоровод.

Свирепая боль скреблась в черепе зубилом. Продрогший от холода, Рогдар вдумчиво пошевелил ногами, согнул и разогнул пальцы на руках, убеждаясь, что не искалечен. Старая и уже машинальная привычка. Попытался встать, но что-то давило к земле.

На нем лежал массивный труп варяга. Натужно кряхтя, скрипя зубами, Рогдар постарался свалить его – не вышло. Попытался вновь, натужно исторгая остатки сил, покрылся испариной и наконец выбрался из-под мертвого тела.

Отдышался, встал и осмотрелся. Мертвые уродливым ковром устилали поле боя. Подоспевший заморозок посеребрил погибших сединой инея. Рогдар напряженно вслушивался, пытаясь различить в мертвой тишине хотя бы стон.

Три тысячи безмолвно лежащих тел.

Скорбно взглянул на мертвое лицо мальчишки, в стеклянных глазах которого застыл испуг. Провел по его лицу рукой, чтобы закрыть пустые глаза. Пушок под носом мальчишки побелел от седой изморози. На его бездыханном теле лежал забитый топором варяг. Рогдар с натугой стянул его за ногу с тела мальчишки. Труп неуклюже перевернулся, и с головы свалился старый шлем с полумаской, открыв лицо.

Покоробленная сединой борода, слипшаяся от грязи, глубокие морщины, застывшие в ужасе глаза. Несмотря на всю суровость его лица, закаленного боями, в мертвой гримасе крылось нечто жалобное, он умолял смерть сжалиться над ним.

«Говорят, самый худший враг – это человек, которого никогда не видел в глаза».

Он рыскал по вымощенному трупами полю, пытаясь отыскать словенского князя. Перекладывал тяжелые тела, разгребал завалы, оставшиеся после звериной давки. Отгонял волков и воронов, обожравшихся обильным пиром. В голове крутилась назойливая мысль: битва случилась только ради того, чтобы накормить дикое зверьё до отвала.

Чтобы перевести дыхание и набраться сил, ему приходилось садиться на чей-нибудь труп, и каждый раз он посылал самые смрадные проклятия всем войнам, которые были и которые еще будут.

Спустя время от изобилия мертвых тел в глазах появилась мутная рябь. Когда на поле боя опустились серые сумерки, Рогдар перестал различать тела соратников и чужаков. Опьяненный царившим вокруг черным духом, он на мгновение забыл, почему случилась эта битва и для чего обе стороны проливали кровь.

К ночи отыскал князя. Мокрые волосы смешались с грязью, однако благородное лицо оставалось чистым, глаза умиротворенно прикрыты. Рогдар осторожно тронул его за плечо, но Буривой не проснулся.

Задубевшая рука князя крепко сжимала старый меч. Рогдар с трудом разжал его пальцы, снял с пояса ножны и вогнал в них меч. Спотыкаясь и скользя по мертвым телам, покрытым ночной пеленой, побрел прочь с поля сечи.

Ни одна волчья стая не последовала за ним.

Никто не ожидал столь скорого появления человека вроде него.

Пьяный ветер шатался по вечерним улицам Холмгорода, стучался в затворенные ставни, гнал случайных прохожих и уныло завывал в соломенных крышах. Одинокий человек, завернувшийся в черный шерстяной плащ и надвинувший на голову глубокий капюшон, пересек город и поднялся на холм, на котором серой громадой стоял княжеский терем.