Хелен Лимонова - Лимонник. По материалам израильских литературных вечеринок

Час пик. Шумно. У молочных рядов в уши внезапно ввинчивается громкое, перекрывающее гомон: «Гуль-гуль-гуль..! Гули..!» Мужик, стоит ко мне спиной, куда-то в пупок себе, но довольно громко и очень выразительно исполняет этот текст.

…Ну, что – нам ли, всю жизнь в окружении особенных детей, удивляться? Странно, что нет сопровождающего… Одет мужик в стандартную «досовскую» униформу, чёрная кипа, молодой. Продолжает самозабвенно курлыкать свое «гули-гули», одновременно вполне адекватно шуруя на полках. Как бы невзначай обхожу сбоку и вижу, что курлычет он в телефон. А вид имеет ничем не примечательный. Кажется, ошибочка в моем диагнозе.

Исполняемая тема развивается: «Гули-гули..! Авигайль..! Скажи – папа, иди ко мне! …Гуль-гуль..! Ах, ты купаешься?! В ванной?! … – и, проверяя срок годности йогурта, на высшем градусе восторга: «Как тебе везёт!!! … Гуль-гуль!! Какой кайф!!» К йогуртам, после колебания, добавляется ещё упаковка сметаны. «А ножки ты уже помыла, Гуль-гуль?! … Правда?! Как здорово!! Папа очень рад!!!»

Не знаю, как Станиславский, а я про себя твердо сказала – верю!

Наши еврейские папы – они такие.

Хрупкое. Тонкое. Ломкое.

Все ответы правильные.

Ей три года, за спиной у нее страшный диагноз, операции, процедуры, пересадки, а сейчас – реабилитация. Такое хорошее, спокойное и надёжное слово – после всех грозных и немыслимых, звучавших над головой этого воробья.

Онкологические дети – всегда особая история, даже в наших стенах. А эта ещё и не местная, медицинская туристка – так это называется.

Ну да, туристы – это впечатления, новые страны и города, краски, запахи, звуки, глаза горят, как бы все успеть…

У воробушка глаза не горят. Ее впечатления хорошо бы забыть, утопить в черной воде, из которой она медленно, тихонько выплывает. Она вообще вся замедленная, словно закоченевшая, с личиком, легче складывающимся в плач, чем в улыбку. И отраженно – то же выражение на лице ее длинноногой красавицы-мамы. Мама подключена к воробушку миллиардом незримых волокон, ловит, впитывает, анализирует идущие от нее импульсы, лишь бы не пропустить чего-нибудь, отбить вовремя возможную атаку страшного… Я, идиотка, на одном из занятий брякнула, что, кажется, лобик горячий. То, что промелькнуло у мамы в глазах, было открытым выходом в бездну. Через полторы минуты она уже стояла в дверях с градусником, который непонятно где и как раздобыла, учитывая, что ни ивритом, ни английским не владеет. Нормальной оказалась температура. А я готова была язык себе отгрызть…

Воробушек не тянет на свои три года – ни по одному из параметров. Мама успокаивает меня: «Это нормально, нам сказали, что после облучения ещё в течение года будет регрессия…»

ОНА успокаивает МЕНЯ.

Я плохо понимаю, в какую сторону двигаться. Все упражнения, игры на тему и прочая полезная лабуда легко отодвигаются в сторону слабым покачиванием головенки, уже не лысой, а покрытой нежным русым пушком. Не хочет. Неинтересно? Нет сил?

А сегодня я достала из шкафа деревянный тортик, с деревянными же свечками, и воробушек вдруг просиял невероятной улыбкой. И все полчаса занятия мы увлеченно пилили пластиковым ножичком сидящие на скотче куски торта, вставляли и вынимали свечки, а когда я ставила голубую свечку в жёлтый цветочек, Машка радостно хохотала над моей тупостью, качала пушистой головой и громко тянула: «Неее!» На финальное «т» в слове сил все же не хватало.

Хорошее было занятие.

Вполне себе успешное.

Осталось придумать, как записать цели и задачи в недельном отчёте.

…С цеховиками однажды вышла история, не зря напугавшая Хрущева с Семичастным: она показала многим, что грозную массивную плотину советской плановой экономики можно проткнуть тонким прутиком и струйка, разрастаясь, способна разнести все. Описывать, как они все это организовали, не берусь: и скучно, и подробностей не помню. Придумка была довольно примитивной, ее авторы, так себе людишки, ни славы, ни казни не заслуживали. Но был там один… Для меня эта фигура – не более чем мимолетное мальчишеское впечатление, может быть, плод фантазии. А все же хочется назвать его имя, воспеть этого диковинного типа – да-да, воспеть, как встарь безответственные менестрели наравне славили бесшабашных удальцов, пророков, распутников, магов и королей. Проходят десятилетия, а это искушение, острое и неоправданно праздничное, все бродит у меня в мозгу – так уж чего там, поддамся! Звали его Исай Флорент. Крупный госплановский чин, приложивший руку ко всей этой истории.