Сергей Смирнов - Трещина

– Курить в дальнем тамбуре, по одному.

В хвост вагона потянулся народ.

– Пойдем, покурим, – сказал Анатолий. Стас, молча, встал, достал из сумки пачку сигарет «Союз-Аполлон» и последовал за Толей. В тамбуре не было места от курящих призывников, стоял такой смог, что можно было и не доставать сигарету. Никто не разговаривал, а только жадно затягивались и выпускали дым. Без удовольствия выкурив половину сигареты, Стас вернулся на место. Призывники между тем, перемещались по вагону, знакомились, подсаживались то к одним, то к другим. В некоторых купе собирались большие кучки, человек по десять, втихаря выпивали, горланили песни под гитару, играли в карты. Прапорщик и сержанты недооценили количество спрятанного спиртного, и к вечеру разнося сухой паек, уже урезонивали особенно буйных. Многие, собрав со стола свою провизию, залезали на полки, раскатывали матрацы, клали под голову свои вещмешки, и засыпали, или просто лежали.

Стас решил пройтись по проходу, свет был притушен, во многих купе уже спали, с полок свешивались ноги в вязаных носках.

– Э, садись к нам, – услышал Стас хриплый голос. Он подошел к небольшой компании, игравших в карты при свете ночника парней.

– Будешь? – спросил усатый парень у окна, характерно оттопырив мизинец и большой палец.

– Можно, – ответил Стас.

– Налей, – сказал парень веснушчатому толстяку.

– Бажен, он не сдавал, – пропищал толстяк.

– Я те сказал, налей! – пьяно рявкнул Бажен. Толстяк нырнул под стол, и в полнейшей темноте налил пол стакана водки. Вынырнув, он сказал:

– Держи! – Стас принял засаленный граненый стакан, и посмотрел вокруг. Из полутемноты на него смотрели шесть пар глаз, застыв с картами в руках.

– Ну, за тех, кто в сапогах, – пытаясь сойти «за своего», сказал Стас, где-то услышанный тост. Закусив подмоченным печеньем, поставил стакан на край стола.

– Ты еще не в сапогах, – сказал Бажен, остальные недружно засмеялись.

– Если завтра хочешь еще, сдавай пятерку.

Стас сразу понял, что это цена глотка водки, но не стал выяснять отношения, а решил поторговаться.

– У меня только трояк.

– Сдай Хомяку, – сказал Бажен. Стас достал из наружного кармана заранее припасенную мелочь, набрал три рубля, и отдал ее Хомяку. Хорошо, что разложил деньги по разным карманам, подумал он. Во внутреннем кармане на молнии у него лежали пятьдесят рублей новыми десятками, припасенными на экстренный случай. Попрощавшись, он встал и пошел спать в свое купе.

Ночью всех разбудил страшный крик. Кричало несколько человек, слышалось топанье ног, звон разбитой посуды, удары об перегородки. Кто-то голосил:

– Сзади, сзади, пацаны, бей сержантов, – в ответ летел отборный мат. Проснувшиеся от криков и шума призывники, как пугливые пингвины, развернувшись головами в проход, наблюдали за событиями. Стас, свесил ноги с полки, и в темноте прислушивался к происходящему. Похоже, это происходило там, где ему наливали.

– Ой, ой, я те дам, ах ты гад, брось вилку, больно, больно, рука, рука, тащи веревку, все, больно, – слышались многочисленные голоса.

Выкрики и шум борьбы постепенно стихали. Прапорщик и сержанты, одержав локальную победу, ходили по проходу и кричали:

– Всем лежать на своих местах, отбой.

Хотя и так все уже лежали на полосатых, комковатых матрацах. Стас, подтянув ноги на полку, повернулся к стенке, и подумал: вовремя я оттуда слинял.

Наутро проснувшись и не открывая глаза, под мерное покачивание вагона, и знакомый с детства перестук колес, Стас подумал, что едет к морю, к солнцу. Но открыв их, он увидел все туже картину, призывников, жующих пищу.

– Стас, спускайся завтракать, принесли сухпаек, – сказал Анатолий, заметив движение на верхней полке.

– Угу, – буркнул он в ответ, – сейчас умоюсь.

Взяв с собой домашнее полотенце, он прошел в конец вагона к туалету. Весь тамбур был завален мусором и окурками, под ногами скрипело разбитое стекло.

– Кажется, я вчера многое пропустил, – подумал он. Толкнув дверь туалета, Стас отпрянул, в нос ударил резкий запах мочи и экскрементов. На полу в слое мочи и зеленых плевков, плавали скомканные газеты, унитаз был настолько загажен испражнениями, что к нему нельзя было подойти, не испачкавшись.

– Как я буду чистить зубы? – подумал он, пойду в туалет в начале вагона.

– А тот туалет открыт? – спросил он курившего у тамбура, махнув рукой в сторону начала вагона.

– Нет, – ответил тот, – прапор закрыл, там только для сопровождающих. С усилием воли умывшись, Стас вернулся в купе и, перекусив, решил немного походить по вагону, размять ноги. Пассажирский поезд, к которому был, прицеплен вагон с призывниками, останавливался на станциях, но из вагона никого не выпускали. Пассажиры этого вагона развлекали себя сами, как могли, где-то разгадывали кроссворды, где-то играли на гитаре и пели «блатняк», а в основном лежали на полках, тупо разглядывая потолок. Дойдя до вчерашнего купе и остановившись, он увидел ту же компанию в полном составе. У окна сидел Бажен, вокруг него свита. Левый глаз его сильно заплыл и был наполовину прикрыт, под глазом чернел огромный синяк, губа разбита, со следами запекшейся крови, из черного приоткрытого рта сверкали червонным золотом зубы. В руках он держал стакан с чаем, кулаки были сбиты, а на двух пальцах Стас увидел синеющие наколки. Остальная компания тоже была изрядно потрепана, у кого ссадина, у кого синяк. И только Хомяк выглядел свежим, и невинным.