Сергей Александров - «И мужество нас не покинет»

Обещали под тридцать, без осадков, без ветра…
Утро было дежурно-спокойным, рабочим.
Торопились машины, жгли собой километры.
Кто-то – был в настроеньи, ну, а кто-то – не очень.
Новостийные ленты обсуждали Европу,
Биржу, санкции, войны, продвиженье хай-тека…
Где-то в Африке «Гринпис» спас одну антилопу;
Вновь Америка бьётся за Права Человека…
Люди шли на работу, улетали на пляжи;
Утверждались на подпись репортажи и сметы;
И из клубов домой шла усталая стража…

А в Москве под землёю Смерть ждала свои жертвы.

К чему орать, и в хрипе спорить,
Кликушам разным потакать.
Здесь вновь на Сушу вышло Море —
Чтоб и калечить, и ломать.

А Суша, содрогаясь в боли,
Забыв – чей флаг здесь, чей народ,
Всё множит, множит страх и горе —
В запас, на сотню лет вперёд…

Людские Жадность, Зависть, Злоба —
Ничто в сравнении с бедой…
Забыли, стоя там, у Гроба,
Что Он – висел за Нас с Тобой!

Слова молитвы с губ слетают —
Бессвязной, искренней, живой:
«Спаси их! Ты же – можешь, знаю!
И пусть живут! Как мы с Тобой…

Мы помним всё. Но – всё простим мы,
Как встарь заведано в Руси…
…Ты колокол из Хиросимы
Услышишь в взрывах «Фукусим»»…

Нам твердят испокон, что удел наш – Терпенье,
И что против течения прёмся мы зря —
Всё равно мы сопьёмся. И наши деревни
Обезлюдят. И жито сгниёт на полях…
На авось – всё, всегда… Злы в работе и в драке.
Безграничны в веселье. И верим во всё.
Даже тот, у кого жизнь проходит в бараке —
Эту жизнь, будто факел в ночи, пронесёт…
Даже тот, кто поносит премьеров, дефолты,
И знаток всех политик уже сорок лет —
Говорить будет всем, в горло рвущей икоте,
Что богаче и краше Страны в мире нет.
Даже тот, у кого и Душа нараспашку,
Да и Сердце любви не забыло порыв,
Не потерпит, когда его Родину – Рашкой
Обзывают, глумясь… До Голгофы-горы
Он свой крест пронесёт – в сапогах, в телогрейке,
И врагов он простит – и поможет им встать…
И останется в памяти всех поколений
Он – Солдатом. Которому родина – Мать;
Тот, который стоит у любого посёлка,
Тот, который – назло всем – не сгинул в вине,
Тот, кого до сих пор – до дрожанья в печёнках —
Так боятся фашисты сегодняшних дней.

Тьма за стеной, брат,
Мутной каймой – снег.
Был ли вчера закат?..
Будет ли вновь рассвет?..

Капель глухой стук;
В коме застыл мир…
Предал кого друг;
Враг ли кого простил…

Трудно искать путь.
В Цирке – полно мест…
Кто-то вопит: «Распнуть!..»
Кто-то – возьмет крест.

Явится Конь Блед.
Пламя исторгнет хлад…
Будет ли вновь Рассвет? —
Только пока – закат…

Выбор во всём: дверь закрыть, иль – с дороги свернуть;
Выйти, не глядя, на длинный безлюдный перрон;
Иль – упереться, постылый продолжив свой путь;
Иль – наобум – перепутать названья сторон…
С правой руки – брать, и в левую руку – давать;
В небо глядеть – и нырять в подземелья столиц;
Ждать, что войдёт в дверь давно уж ушедшая мать;
Гнать с подоконника кем-то прирученных птиц…
Слушать враньё, что надеется правдою стать;
Врать самому, удивляясь отсутствию лжи.
Знать – за дверьми не стоят ни отец и ни мать,
И продолжать – вопреки – просыпаться под утро.
И – жить.

…ибо горе – безмерно… И сам я повис в пустоте
Стёкол глухооконных витрин, равнодушно рисующих небо.
И кого в нём увидеть хотеть, чтоб прямо спросить про Предел,
Отделяющий эту вот быль от другой, что для всех будет —
небыль?
И кого ещё жаждать – захлёбываясь, как от любви —
Чтобы вновь рассказать задымлённые смыслами строчки?
И – с улыбкой отчаянья – ртом, будто – капли, ловить
Эти сладостно-горькие буквы в помятых почтовых квиточках,
От которых, поверьте, ничто, кроме штампов и букв,
Ничего, кроме как вспоминаний – в размытом чернильном
тумане,
Не осталось совсем. Но вот только – покажется вдруг —
Что последняя эта посылка ещё не отправлена – Маме…
Что – как в детстве – вдруг вспомнишь, что есть кроме
Жизни – и Смерть.
Не поверив, что есть. Семилетние в это не верят…
Но – проснуться от всхлипа. И рот зажимаешь – чтоб
не посметь
Застонать от одной только мысли, что Жизнь – это тоже
потери…
Ведь отец – не вернётся с больничной кровати своей,
Раздирая пространство – как простынь – рукою, пока ещё
сильной;
И не крикнет оттуда. Не шепнёт… Только клёкот тупых
голубей,
Что давно весь асфальт под окном не спеша превращают
в красильню…
И слова уже будут – пустыми. И будут – не те.
Как торты все – не то, когда хочется чёрного хлеба.
Ибо горе – безмерно. И сам я повис в пустоте
Стёкол глухооконных витрин, равнодушно рисующих небо…