Петр Немировский - Джен

– Та-та-та…

Отсюда он нам был хорошо виден. Яркий свет с потолка лился на его бледное, подобное гипсовой маске лицо. Френсис нажимал клавишу, отрывал руку, плечи его под черной футболкой тяжело вздымались. Он хмурился, тряс головой, снова ударял клавишу и сильно нажимал педаль. Ему казалось, что не те, не те звуки издает инструмент. Френсис волновался, таращился на клавиатуру, недоумевая, сжимал кулаки поднятых рук, кусал губы. Лицо его кривилось словно от боли. Медленно разжимал кулаки, с дрожью снова касался пальцами клавишей.

– Та-та… Ля-ля…

Он наклонялся и как-то странно поворачивал голову то в одну сторону, то в другую. Широко раскрывал рот, тяжело вздыхал, лицо его выражало какую-то нечеловеческую муку…

– Ва-а-у, – протянул Джеймс.

– Ля-ля… Та-та…

– Сказать по правде, мне трудно работать с Френсисом. Иногда он вроде бы нормальный, а иногда замыкается в себе, утрачивает контакт с окружающим миром и даже начинает верить в свои фантазии.

Мы сидели в кабинете Джен. Она была в белом врачебном халате, еще не успела его снять, только что вернувшись из ку-ку хауз, куда попал ее пациент.

– Во-первых, Виктор, повторяю еще раз, вы должны зарубить себе на носу главное: если человек попал в психиатрическую клинику, значит, у него определенно что-то не в порядке с головой, каким бы нормальным он ни казался. Во-вторых, то, что вы называете странностью, в «Руководстве по психиатрической диагностике» имеет свое название. Шизоидность. Запомнили? Ши-зо-ид-ность, – она повторила по слогам. – Это отклонение не такое разрушительное и не так ярко выраженное, как, скажем, шизофрения, и только хороший врач может его диагностировать. Но в целом вы все верно описали: такой человек ведет себя неадекватно, он не может укорениться в реальности, не может понять и себя самого, поэтому полностью уходит в мир фантазий. Кстати говоря, шизоидность сегодня широко распространена среди американской молодежи. Я недавно читала статью, где убедительно доказывается, что в последние четверть века вообще все психиатрические болезни в Америке заметно «помолодели»: среди молодежи всё чаще встречаются и шизофрения, и маниакальная депрессивность. Про наркоманию и суицидальность нечего и говорить, понятно и так.

Джен встала и, сняв халат, пошла к вешалке, чтобы повесить его на крючок. Тук-тук-тук – короткие удары каблучков по полу за моей спиной. Вернувшись, поправила платье, а потом и волосы. В последнее время она стала чувствовать себя очень свободно в моем присутствии.

– Когда мои дети учились в школе, к нам в дом приходили их друзья и подруги. Просили, чтобы я разрешила им некоторое время пожить у нас. Потому что родители, узнав, что их дети не такие, как все – скажем, гомосексуалисты, или курят траву, или уродуют себя татуировками и пирсингом, – устраивали им настоящую травлю. Вы себе не представляете, сколько среди этих подростков было шизоидов, таких же как этот Френсис! Азохун вэй…

А на следующее утро в субботу я остановил машину в районе Вильямсбург, где проживают преимущественно евреи.

В салон через приоткрытое окошко ветер доносил крики ворон, кружащихся над высокими платанами и над крышей синагоги неподалеку. Двери синагоги порой открывались, оттуда выходили мужчины и женщины разных возрастов, некоторые с детьми. Джен была еще там, в здании. Была одна. Одна-одинешенька. Полчаса назад я видел, как она вошла туда, поздоровавшись с какой-то молодой парой.

О чем она молится там, в храме, где звучат томительно-протяжные плачи раввинов? Ходит ли она в синагогу, отдавая дань традиции? Для того ли, чтобы соседи не тыкали в нее пальцем, обвиняя в нечестивости? Чтобы встречаться там с преподавателями еврейской школы, где учились ее дети? Чтобы не терять нужные связи? Быть в толпе?

Что я знал о ее личной жизни, о ее семье? Как-то раз она рассказала мне о своей бабушке, которая чудом выжила в концлагере в Дахау, работая санитаркой в тифозном бараке. В преклонные годы бабушка заболела Альцгеймером, и родственники сдали ее в дом престарелых. Джен из-за этого долго мучилась чувством вины, хотя тогда была еще подростком. Описывая мне последние дни жизни и смерть бабушки, она, и спустя тридцать лет, немного разнервничалась.

Отец Джен, пока не вышел на пенсию, занимал какую-то административную должность в иешиве, мать была домохозяйкой. Еще у нее была старшая сестра Сара. По напряжению в голосе, с каким Джен разговаривала с Сарой по телефону, можно было догадаться, что отношения между сестрами не самые задушевные.