Леонид Бойко - Метаморфоза Германа Хаски. СОМНИЯ

И последнее, о чем я думал, – о своей замечательной семье, которая ждет меня после долгого отсутствия. Отключаясь, точно обесточенный электроприбор, я закрыл глаза, оставляя эту жизнь.

Случилось то, чего я боялся больше всего. Я потерял именно ее – жизнь.

Разве день Господень не мрак, а свет? Он тьма, и нет в нем сияния. Отрывок из Библии

– Ты настоящий Дьявол! – закричал я, судорожно снимая невероятно тяжелый шлем своего товарища. Я попытался остановить эксперимент, не в силах противостоять его агонии.

Медленно стягивая конструкцию со своей головы, я удивился неожиданной тишине, благоухающей вокруг. Яркий свет, прожигающий глаза даже через закрытые веки, постепенно отступал, плавно возвращая зрение, мимолетно покинувшее своего хозяина. Открыв глаза, пытаясь сосредоточиться на своем окружении, я сильно испугался, очнувшись совершенно не там, где хотелось бы первоначально. Мое пробуждение, а впоследствии и перерождение, началось не с захламленней студии Теслы, которую ожидал увидеть, снимая оковы эксперимента над сознанием, а с мрачного обширного помещения, похожего на заброшенный медицинский отсек. Подобные залы можно было повстречать в клиниках под снос и других медицинских учреждениях, работа в которых прекратила свое монотонное существование. Вокруг все плыло, сосредоточиться на чем-то определенном было сложно, еще и несколько минут зрение возвращалось ко мне, прежде чем я смог лицезреть место своего пребывания.

Собираясь с силами для того, чтобы подняться с кушетки, я обратил внимание на мерцание ламп в медицинском отсеке, в котором находился. Окунаясь во тьму, я погружался в нее на десять секунд (если не больше), после чего был достаточно долгий перерыв стабильного освещения. Так цикл повторялся вновь и вновь.

На полу, в нескольких шагах от меня, была огромная черная жижа, напоминающая густое машинное масло, пролитое ненароком, а с бетонного серого потолка сочилась вода, распространяя в образовавшейся трещине коричневый налет. Бульк, бульк . Каждая капля, неторопливо падающая вниз, едким эхом развивалась по всему медицинскому отсеку. Образовавшаяся лужа, в которой можно было увидеть смутное отражение зала, постепенно увеличивалась. Повсюду были разбросаны неизвестные мне медицинские приборы, разбитые стеклянные флаконы для инъекций, осколки от увеличительного стекла, расположившегося над моей головой. Сам я находился на одной из медицинских коек, подключенных десятками тонких проводков, трепетно связанных в единую нить, ведущих к большому компьютеру, располагающемуся в центре помещения. Его широкий экран был повернут в противоположную сторону, где тусклое свечение монитора едва касалось стены. Я чувствовал страх во всем, что окружало меня тогда. Лик ужаса точно витал в воздухе, едва уловимый для человеческого обоняния. Эти чувства завладели и мной, заставляя сердце биться в истерии, а разум волнительно путать собственные мысли.

Подсознательно я уловил движение по правую руку от себя, куда моментально повернулся, слегка пошатнувшись в собственном ложе. На дальней койке, как мне показалось тогда, что-то лежало под пеленой покрывала, напоминая при этом силуэт человека.

– Сэр? – волнительно прошептал я в нерешительности, шея с трудом повернулась в необходимую для меня сторону.

Но бездыханное тело, спрятанное под тонким шелковым покрывалом, оставалось неподвижно. Внимательно всматриваясь в него, по большей части от страха, я убедился, что его грудь неподвижна, дыхание было незаметно моему взору, почти полностью нормализованному после пробуждения, и покоящийся тут человек, как показалось мне, определенно был мертв. Так сложилось, что мне приходилось и раньше встречаться с коварной маской смерти, ее плодами и утехами. Зачастую, лишь завидев мертвого человека, озноб ужаса полностью затмевал у меня происходящее. Тщетность, ничтожность и бессмысленность существования приходит либо при собственной кончине, в роковые последние минуты жизни, либо при сопереживании чьему-нибудь горю, находясь в непосредственной близости. Смерть пугала всегда, воодушевляла и заставляла трепетать своим потаенным волшебством. Она породила культы, ритуалы, религиозные догмы, на которых строится современное мировоззрение, человеческая незыблемая цивилизация. И как тяжело лицезреть могущество смерти, ее вседозволенность на полях брани: не каждый сможет выстоять под ее гнетом, сохранить рассудок целым и невредимым. В большинстве своем, даже оставив ее подлую тень позади, почуявшие роковые объятья смерти солдаты всю жизнь могут внимать ее потаенному шепоту, сводящему с ума. Однажды мой давний приятель, чье имя смутно всплывает в моей голове, сказал мне одну замечательную локальную поговорку, в которой говорилось следующее: «Человеческий род бы давно привык к смерти, если бы люди умирали по несколько раз на дню, но покуда это невозможно, каждый такой исход принесет настоящее горе». Его слова отпечатались в моей памяти, я был солидарен с этой мыслью, полностью разделяя ее. Как я уже признавался своему читателю, в надежде, что мой дневник рано или поздно будет найден, по природе своей человеческая жизнь для меня является понятием сокровенным, непоколебимо святым.