Андрей Брыксенков - Красная омега. Часть третья - Отбой «ОМЕГИ»

Дед хохотнул, а подводник уверенно изрек:

– Это нонсенс.

– Ну, уж и нонсенс! – отмахнулся танкист.

Но Павел Леонтьевич тут же приступил к обоснованию своего категоричного утверждения:

– Конечно, нонсенс! Прежде всего, двигатель находится в нерабочем состоянии. Как никак пятьдесят лет не эксплуатировался. А, кроме того, отсутствуют аккумуляторы. Как ты запустишь двигатель без электростартера?

– Ну, запустить двигатель можно не только стартером но и сжатым воздухом из баллонов высокого давления. Только они тоже отсутствуют.

– Вот видишь!

– А зачем нам стартер? Зачем сжатый воздух? Машина-то стоит на крутом пандусе, да и дальше идет спуск. Отдай тормоза, она и покатит под уклон. Я проверил – двигатель новый, значит компрессия хорошая, а при хорошей компрессии двигун зафурычит с одного оборота.

– Допустим, что зафурычит и что? Что мы с твоим фурычащим чудом делать будем?

– Как, что? Как, что? – заволновался танкист. – Возьмем да и прицепим к нему малютку Т-38, возьмем да и отбуксируем этот плавающий танк по «Дороге жизни» прямо к железнодорожной станции. Может быть, и еще чего-нибудь прихватим. Тут разного военного добра времен Отечественной войны навалом.

– Ну-ну! – смилостивился приятель. – Давай, танкист, трудись! Дерзай, пробуй!

После завтрака Константин Викентьевич поспешил к своей «тридцатичетверке», а скептически настроенный подводник в сопровождении любопытствующего деда отправился описывать и фотографировать объекты, представлявшие по мнению музейщика, историческую ценность. Часа через два их нашел танкист:

– Ребята, подсобите. Машину нужно немного подтолкнуть. А, то никак!

Дед изумился:

– Ни хрена себе! Подтолкнуть! Это же не «Жигуль» какой-нибудь!

– Мужики, машина пойдет! Точно! Я всю ходовую соляркой пролил. Там просто траки немного присохли к бетону. Если дать машине импульс, она под горку-то покатит.

С первой попытки ничего, конечно же, не получилось. Казалось, что танк и бетонный пандус – это единый монолит. Тогда по совету деда все вооружились железками и начали отскабливать траки от засохшей грязи и спекшегося лесного мусора, обращая особое внимание на те места, где металл контактировал с бетоном.

После часа нудной работы танкист вновь обильно пролил соляркой траки, катки, ведущие колеса. Но ни со второй, ни с третьей попытки сдвинуть с места бронированную махину нашим толкачам не удалось. Они уже решили отказаться от бессмысленной затеи, но танкист уговорил их попробовать еще разок и предложил применить для толкания рычаги.

Не веря в удачу, дед с неохотой притащил из главного цеха два деревянных бруса. Они с подводником просунули эти брусья под корму танка и по команде танкиста дружно навалились на них.

Казалось, что танк неподвижен, но вдруг что-то чуть лязгнуло, затем брякнуло, загремело, и «тридцатьчетвертка», к изумлению толкачей, стала сползать с пандуса. И тут же произошло чудо: загрохотал двигатель!

Танкист, что называется, дорвался. Он гонял танк взад и вперед по заводскому двору, делал развороты, менял скоростной режим. Наконец натешившись, он загнал машину на холм у пруда и вырубил двигатель.

Маленький плавающий танк стоял в цеху лобовой частью к окну. Танкисту со своим Т-34 к нему было не подобраться. Чтобы вытащить малютку Т-38 наружу, решили разобрать кирпичную кладку под подоконником. Хотя высота кладки была не более метра, на разрушение её ушло очень много времени. Пока разгребли осколки кирпича, пока нашли трос для буксировки танка, день склонился к вечеру и отправляться в обратную дорогу было уже поздновато. Решили еще одну ночь провести на заводе, а уж завтра, по утренней свежести, не торопясь, тронуться в путь.

И снова ночь под открытым небом, и голубые звезды, мерцающие в глубокой черноте, и бальзамные ароматы леса, и шорохи, вздохи, вскрики, не спящего даже ночью глухого урочища. И снова длинные и, конечно же, пустопорожние разговоры двух горожан.

На этот раз в диалоге друзей первую партию вел танкист. На длинные речи он был заведен, хотя и банальным, но довольно провокационным вопросом Павла Леонтьевича:

– Ты вчера сетовал на то, что по какой-то непонятной причине Ленинградом-Петербургом управляли и управляют не ленинградцы, а люди иногородние, которые в силу своего провинциального менталитета, творили и творят с городом то, что было бы очень приемлемо в их родном тьмутараканье, но совершенно не звучит в Питере.