Яна Павлова - Герой 21-го века. Маленькие приключения большого засранца

Но я начал с Марины. С того, что знал её уже год. И всё это время она была одинаково холодна и скованна. Я хотел разойтись с ней, но сперва планировал отыскать новую. Такую же – ничего не требующую, не ждущую и не хотящую. Нашёл. Не буду рассказывать об этой девушке, потому что мы даже не виделись – общались только в соцсети.

Я позвонил Марине в тот вечер, она не ответила. Но раз я решил сообщить о расставании сегодня же, значит, сделаю это именно сегодня. Не люблю навещать людей без приглашения, но Марина сама виновата. Я отправился к ней.

Зашёл в подъезд с какой-то бабкой, смотрящей на меня как на вора, поднялся на седьмой, и меня отхватил страх. Ситуация оказалась неожиданная. У двери в Маринину квартиру стоял мужчина в форме, держал в руках блокнот и записывал в него, судя по всему, показания соседей-свидетелей. Рядом стояли две женщины неопределённого возраста с растерянными, испуганными лицами и молодой парень. Углы губ у тёток уползли вниз, их головы беспрестанно кивали, а глаза смотрели в пол. Парень, казалось, вообще не понимал, что делает здесь, но прекословить представителю закона не рисковал.

Я остановился на лестничной клетке между шестым и седьмым и был готов уже сделать шаг назад, когда одна из женщин заметила меня и показала пальцем, что-то тихо сказав мужику в форме. Ну конечно. Она наверняка видела меня входящим в Маринину квартиру: такие тётки, едва заслышав посторонний шум, стремглав бросаются к двери и смотрят в глазок. Выглядывают: кто там?, гадают: зачем пришёл?, думают: а придёт ли ещё?

У некоторых из них после таких вылазок вокруг глаз обнаруживается круглая вмятина – след от металла: так они вжимаются в двери, желая приблизиться к жизни по ту сторону. Ибо жизнь всегда по ту сторону.

– Здравствуйте, – мент сделал шаг мне навстречу.

Я поднялся по ступенькам и попытался заглянуть в квартиру, но он преградил дорогу.

– Что случилось?

– Вы знакомы с Ильвитовой Мариной Михайловной?

– Да, а что случилось?

– Насколько близко вы её знали?

– Мы встречались одно время. А что случилось?

Я понял уже, что стряслось что-то страшное, непоправимое, и успел пожалеть, что пришёл сюда. Чувствовалось приближение беды, а интуиция редко обманывает, если вы умеете видеть чуть глубже, чем другие.

– Она покончила с собой.

Полицейский достал из серой пачки жёлтый лист.

– Пройдёмте, – он указал на дверь. – Мы снимаем показания. Вы свободны, – мент кивнул женщинам и парню.

Мальчишка тут же развернулся и быстрым шагом пошёл наверх, перескакивая через ступеньки. Тётки продолжали стоять. Уверен: они обсуждали Маринину смерть и мою причастность к ней. Старые сплетницы. Я вообще тут ни при чём.

Пока я заполнял бланк свидетеля, приехала труповозка. Трое в светлых халатах прошли в комнату.

– А как она умерла?

Мент ответил неохотно:

– Наглоталась таблеток. Вы закончили?

Я протянул ему заполненный лист.

Мимо кухни прошёл человек, за ним – двое с носилками в руках. На носилках – чёрный глянцевый мешок. В нём, видимо, было тело Марины.

Я сглотнул слюну. Никогда не видел труп. Было не по себе смотреть на блестящий пакет, зная, что в нём скрыто то, что я трахал пару дней назад; то, что ещё недавно двигалось, говорило, дышало; что-то мёртвое, испачканное собственными испражнениями, пропитанное рвотой с остатками еды; мёртвое, бывшее всего несколько часов назад живым. Мне страшно захотелось увидеть её лицо.

– Стойте!

Бригада труповозов остановилась, мент устало посмотрел на меня.

– Я хочу попрощаться, можно мне взглянуть на неё?

– Нет, – отрывисто бросил полицейский. – На похоронах попрощаешься. – И повернулся к врачам, – уносите.

– Стойте! Я ведь любил её, так неужели не могу проститься? Вы же люди и должны понять.

Есть! Взгляды смягчились. Я медленно подошёл к носилкам, их положили на пол. Один из сотрудников морга расстегнул молнию на мешке. Я приготовился. И ничего, то есть совсем ничего не почувствовал. Лицо как лицо, разве что не слышно дыхания и зрачки под закрытыми веками не шевелятся. А в остальном она будто спит. Я протянул руку к щеке. Холодная. Я всматривался и всматривался в это лицо, стараясь разглядеть на нём печать смерти, но ничего не видел.

Позже я не раз жалел, что сказал «я ведь любил её». Какого чёрта? Это всё дурацкое любопытство! Любопытство и жадность – вот что губит всех нас.

В том листе с показаниями я написал, что общался с Мариной, но не тесно, что мы были просто знакомы и переспали пару раз. Написал, что звонил ей сегодня, потому что хотел встретиться. В общем, я всё сделал для того, чтобы полиция думала: мы с ней чужие люди, не имеющие ничего общего. А теперь получалось, что я солгал. Раз люблю – значит, были близки. Раз она покончила с собой, а я был близким – значит, должен был знать причины и предупредить суицид или хотя бы догадываться, почему она его совершила.