Александр Гиневский - Геростратова слава, или Занимательный бюрократизм

Я уже охрип.

Стал накрапывать дождь и я, зажав две пятёрки между большим и указательным пальцами, пошёл своей дорогой.

Справа от меня продвигался молодой человек с беззаботным выражением лица, какое бывает только у студентов. Из его полурасстёгнутого кейса виднелся надкусанный батон. Хлеб со следами молодых зубов произвёл на меня странное впечатление: моя рука с деньгами опустилась в карман плаща молодого человека. Сделал я это, очевидно, неловко, непрофессионально. Молодой человек остановился, посмотрел на меня и, сухо поджав губы, сказал:

– С кой стати лезешь в чужой карман?

– Простите, я не лез… – растерянно произнес я. – Я положил вам десять рублей…

– Положил? – с его лица исчезла озадаченность. Смотрел он на меня так, словно позади у него удачный полёт в космос и теперь ему предстояла приятная процедура награждения. Он вытащил из кармана деньги. – Надо же… – протянул.

– Понимаете, – говорю, – нашёл на тротуаре… Хотел вернуть. Ведь они не мои…

Молодой человек понимающе кивал головой и слушал меня, как слушают безнадёжно больного.

– Вас, наверно, и сейчас ещё совесть мучает? – с сочувствием спросил он.

– Признаться, да…

– Бросьте! Предрассудки. Уж если мучиться, то безденежьем, – и он бесцеремонно сунул одну пятёрку в карман моего пальто. – Несите. Несите домой – вы её честно нашли. Это видно по вашим глазам. Ну, полегчало?!

– Как вам сказать…

– Да что это за отвратительная кристальность?! – возмутился молодой человек. – Допустим, вы завтра потеряете сто рублей. Допустим, не услышите, как будут кричать: «Кто потерял?..» Возможно такое?!

– Сумма, простите, уж очень…

– Но возможно такое? Пусть не с вами. Пусть с кем-то другим, но возможно?!

– Допустим, возможно.

– Так считайте эти пять рублей в счёт ваших будущих потерь! – решительно произнёс молодой человек. – Ну, полегчало?

Мне было трудно что-либо возразить. Мы расстались.

Не успел я сделать и десяти шагов, как надо мной нависло лицо, извиняюсь за выражение, топорной работы. Сигарета меж полных губ казалась зубочисткой.

– Это ты тут мои трудовые разбазариваешь?..

Я вздрогнул, словно меня застали за неприличным занятием. Что-то пробормотав в свое оправдание, я протянул незнакомцу пять рублей.

– Гони ещё пятёрку… Гони, гони, филантроп занюханный, – сквозь зубы процедил незнакомец, стряхивая пепел на поля моей шляпы.

Здравствуй, Танюшка, дорогая подруженька босоногого детства. Долго не могла решиться. И вот надумала, пишу тебе письмо. Пишу, хоть и боязно, что станешь смеяться надо мной. А вдруг поймёшь меня? Вдруг не осудишь и смеяться не станешь? Может, даже присоветуешь как мне быть. А уж я-то была бы тебе век благодарная. Ты мою мамашу знаешь, не ей же писать… На тебя одна надежда. Эх, Танюша, далёкий родной человек!

Веришь ли, познакомилась и я наконец. Не спрашивай, где, когда, как… И сама толком не помню, до сих пор всё как в тумане. Парень ничего. И с виду, и так. Росточком повыше меня будет. Зовут Валерой. Выглядит молодо, хоть армию давно отслужил. Был он там танкистом. Серьёзный такой. Не шибко говорливый, но родом городской. Сам чуть конопатенький. Усики у него. Рыженькие. Топорщатся так, видать, колючие. Мы ещё, честно тебе скажу, не целовались. Ох, не о том я… Четыре года в городе живу, а всё дурёха дурёхой. Пишу тебе о нём, а сердце бух-бух. Ровно на выпускных экзаменах в ПТУ.

В общем, Танюшка, предлагает он мне руку и сердце. Словом, берёт в жены, а я боюсь. Не веришь? Честное слово! Ведь дурёха, правда?

Я вот всё присматриваюсь к нему и вижу – странный он какой-то. Вот придёт к нам в общежитие. Войдёт в комнату, со всеми вежливо так поздоровается. Девчонки, конечно, засобираются, а он: «Сидите, девочки. Вот когда мы с ней распишемся, вот тогда попрошу всех оставлять нас наедине. А пока занимайтесь своими делами, вы нас не стесняете». Представляешь? Сидит молча. На меня с улыбкой смотрит. Глаза у него ласковые становятся. И тоже – рыженькие, ровно спелый крыжовник. Вдруг нагнётся, пощупает своей волосатой ручищей подушку на моей кровати. Глаза зажмурит, носом потянет, говорит: «Девичеством пахнет…» И громко так. И серьёзно так. Все слышат. Вроде чего такого сказал, а мне стыдно. Хоть провалиться… Так и вспыхну. Краснеть всё никак не отучусь.

А парень, Танюшка, вроде ничего. Знаешь, не пьёт, не курит. Представляешь? И на фабрике мне все уши прожужжали. Мол, такого днём с огнём поискать в наше-то время. Радоваться бы, а у меня на душе кошки скребут. Не иначе как я и вправду дурёха, своего счастья не понимаю.