Елена Шуваева-Петросян - Охота на туманы. Записки из русской деревни

Мир моего детства был наполнен суевериями, приметами и деревенской магией во всех смыслах этого слова, хотя здесь Бог живёт всюду, как сказал Бродский. Деревня учит видеть мир по-другому. К примеру, выходишь ночью за порог – и сразу взгляд на небо: молодой месяц стоит на рогу – к дождливой погоде, луна «окольцована» туманностью – к суровому холоду. А по утрецу присматриваешься к солнцу: восходит в тумане – к душному дню, если сильно жарит, вечером точно дождь будет. Я была то ли самостоятельным, то ли очень одиноким ребёнком – вроде со всеми и в то же время одна. Очень любила сидеть и «гутарить с бабками», от которых получила «народные» знания. Я даже не подозревала, что эти знания так глубоко во мне засядут и будут всплывать тогда, когда это необходимо. Никогда не иду в лес, не прочитав заговор от змей и клещей. По утрам смываю плохие сны. Моя бабушка не слыла знахаркой, но всем внукам заговаривала разные болезни. Бывало, появится на глазу ячмень – баба Маша пошепчет, поплюёт в глаз, а к вечеру ячменёк рассосётся. Этот шёпот до сих пор звучит у меня в ушах. Другая бабушка «отговаривала» людей от страхов. Я всё просила её «отговорить» мои страхи, но она всегда гнала меня. А я так боялась тёмных углов, шевелящихся занавесей и больших пространств. Мир был таким огромным, а я маленькой. Если я слышала детский крик «ма-а-а-а-ма» издалека, мне казалось, что этот ребёнок заблудился в мире и его крик слышен во всей Вселенной. Я до сих пор боюсь спать одна в тёмной комнате.

Русская деревня. Здесь всё: чернозём, песок, степи, курганы, ветра. Мои ноги хорошо помнят эту землю. Холодную сверху и горячую при погружении, когда земля хранит в себе жар вчерашнего дня. Эта земля горит в моём сердце. А совсем недавно я босиком неслась по раскалённому ереванскому асфальту. Зрелище, конечно, потрясающее: прилично одетая женщина – и почему-то бежит босиком. От кого? Почему? Армяне – очень неравнодушные люди, поэтому им нужно знать всё. А я не могу остановиться и объяснить – уж слишком горяч ереванский асфальт! Порвалась босоножка. Решила снять обувь и побежать, как в детстве. Тем более что живу недалеко от Дома печати. Но, видно, погорячилась…

Я – один из позитивных отпечатков людей, смотрящих на меня с негативов в виде стеклянных, очень хрупких пластин; не дай Бог уронить или посильнее нажать – разбегутся трещины по их лицам, разъединят их тела, расцепят руки, и не будет мне прощения… Они смотрят на меня из тёмной пучины лет, я дарю их глазам сегодняшнее голубое с белыми облаками небо…

…В старом сундуке сверху лежал семейный помянник. Маленькая пожелтевшая книжечка с именами усопших. Едва открыв сокровищницу, я, можно сказать, равнодушно отложила его, в предвкушении бо́льших тайн. Негативы. Пластинки. Книги. Одежда. Обувь. Фотография. Снова негативы. Книги. Письмо от одного из сыновей. Пересмотрела всё. Перечитала всё. Кое-что примерила. Сложила обратно. В руках остался помянник… Господи! И только в этот миг я прозрела, почему он лежал сверху: открыл – помолись за нас! Какой же заботливой рукой был уложен этот сундук лет тридцать пять назад… Как давно никто не молился за этих людей! Давно прервался благочестивый обычай… Имя хранительницы сундука – Анна («бабка Анютка», как я говорила в детстве, часто бегала к ней «погутарить», у неё я засиживалась в сарае, играя с котятами; и сейчас – там кошка с приплодом). Последнее имя в помяннике – Алексей – её муж. После него ушла она…

Небесное шоу со звездопадом неожиданно завершилось. Смущённо зарделся рассвет, будто темнота, уходя, обнажила что-то потаённое, интимное.

В это утро мне не хотелось спать. Нестерпимое желание пробежаться по утренней росе, охлаждающей ноги до ломоты костей, завязнуть в податливой отдыхающей пашне, которая хранит в себе тепло вчерашнего солнца, и потом снова погрузиться в росные травы, чтобы омыть грязные ступни, не давало покоя.

Деревня ещё спала. Лишь где-то на окраине подавал голос старейший из петухов и лаяла загулявшаяся собака. Подхватив подол юбки, я побежала в старый бабушкин сад, который плавно перетекал в молодую посадку, затем в бахчевое поле, луга для покоса и упирался в реку, на берегу которой папа посадил вишни. Сколько длилось моё сумасшествие, я не помню, но, вдоволь набегавшись, я упала в траву под молодой, усыпанной кровинками, вишней, свесившей надо мной свои тяжёлые ветви. И – о, чудо! Небо закружилось у меня перед глазами, затем будто распахнулось и замерло. На мгновение установилась оглушительная тишина. И вдруг с неба упала сначала одна вишенка и звонко плюхнулась в сонную воду. Потом – другая, третья… Почему я раньше, когда жила в деревне, не знала, что сезон звездопада совпадает с вишнепадом?!! И тогда я почувствовала, что целый год в городе буду скучать именно по этому мгновению и захочу его снова поймать.