В Турцию што ли мотануть, на тёплом песочке понежится в видимости моей юной? Головы покружить Буратинам богатеньким, пошиковать на их ворованные миллионы, ведь всё равно они их без пользы растранжирят. А так хоть у меня память какая-то останется.
Нет, Турция – этап пройденный. Где Ивашка побывал – там уже делать нечего.
Ну и куда же тогда направить стопы свои? В Рим, Париж, Лондон, Вашингтон? Всё едино – везде одно и то же: ложь, грязь, ненависть…
Ну не на Луну же отлететь? Там эти… Серенькие, невзрачные с глазами-блюдцами.
Ещё злобнее, ещё неприятнее, чем то, что тут на Земле-матушке.
Было бы возможно – в прошлое отправилась, когда Лес наш заповедный, был чист и светел, как слеза младенца, когда даже самый последний шакал был всего лишь маленьким и милым щеночком, когда не было печалей, и даже солнышко было теплее и светлее.
Слышала я от Сороки-трещётки, что где-то за тридевять земель, в Тридевятом царстве, в Тридесятом государстве есть такой прибор, который в любое время и место любое отправить может. Только пути в это царство давно затеряны во времени и в пространстве – заросли непроходимыми чащобами, завиты лианами толщиной в руку, оплетены паутинами крепкими.
След и этот вариант отпадает. А что остаётся? Может, кто и знает, только видать не я, хотя когда-то была Еленой-Премудрой… Ох, уж эти годы, годы. Скачут они, как упряжка лошадей. И не догнать их, и не остановить…
Ну, так уходить или нет, разлюбезные мои? В таком раздрае нонече баушка, что прямо и грех и слёзы… А где слёзы – там и уныние.
А так хочется чего-то светлого, доброго, широкого. Ну, ведь не все лохов сейчас мечтают разводить, и не все учат молодых тому, что в этой жизни всё нужно зубами и клыками выгрызать? Может потому и руки опускаются, когда смотришь вокруг и слушаешь досужих учителей, дорвавшихся до прессы.
Слыхала нонче от сороки-белобоки, что в соседних Лесах – всё те же проблемы: Учителя-горлопаны, Пресса-продажная, Вожаки-лживые. Получается, что от себя не убежишь… А от всех остальных убежать можно? Попытка, говорят – не пытка. Хотя не уверена, что смогла донесть до тебя, читатель мой разлюбезный, все мои сомнения и страхи… Итак: ухожу – и точка?! И гори оно всё синем пламенем…
г. Саратов.
11. 03. 2011 г.
Проснулась как-то утром Баба Яга на своей мягкой пуховой перине, потянулась так, что косточки все хрустнули, вставая на свои исконные места. Зевнула от уха до уха, прикрывая рот костлявой ладошкой, чтобы зуб единственный ненароком не выпал. Хотела уже ноги спустить с кровати, да забыла с какой ноги вставать. И так и этак примерялась – не помнит и всё тут.
– Котик мой ласковый, котик мой верный, – зовёт-вопрошает, глядя на кота Баюна, нежащегося у неё в ногах, – какой нынче день-то?
Тот открыл один глаз.
– Дык, понедельник нынче, мадам, – говорит.
– А по понедельникам я с какой ноги обычно встаю? – продолжает его пытать Яга.
Баюн неспешно поднялся на все четыре лапы, выгнул дугой спинку, блестя чёрной шелковистой шерсткой и, сверкнув небесно-голубыми глазками, скоренько прикинул, что нынче ему выгодно, припоминая, что хотел с утра отпроситься у баушки к своей Мурке Рыженькой на свиданку, и сказал:
– Дык, с левой ноги, мадам.
Левая-то нога, как известно, у баушки ближе к сердцу, поэтому, когда она встаёт с неё, то весь день – добра, улыбчива и покладиста.
– Ну, с левой – так с левой! – объявила Яга и бух левой ногой на половицу.
Кот Баюн уже тут, как тут: тапки баушке подаёт, песенку мурлыкистую заводит, спинкой о ножку её трётся.
– Ай надо чего, котик? – разулыбилась баушка.
– Дык, в гости я нонче обещался кой-кому…
Баба Яга лукаво взглянула на своего любимца, пальчиком погрозила этак не злобливо, и сказала:
– Знаем-знаем к кому наш котик повадился. Знать опять Мурки Рыженькой позывные услышал? Уж в который раз-то? Скоро весь наш Лес Баюнчиками заполнится… Конкуренции не боишься?
А кот Баюн всё о ножку бабушки трётся и мурлычет:
– Конкуренция – конкуренцией, а зов Природы – сильнее.
– Ну, коли уж зов Природы сильней – засмеялась Яга, – тут мне тебя не остановить… Отпустить, видно, придётся.
Баюн в благодарность послал баушке воздушный поцелуй и скоренько за двери шмыгнул, пока она не передумала и назад не возвернула: женщины, как известно, народ коварный, а уж Яги – и подавно. Так рванул прочь, что только «пятки» засверкали.
Засмеялась Баба Яга, на такую прыть глядючи, скрипучим смехом, словно не смазанная телега: не часто ей приходится делать это – отвыкла уж. Профессия требует сурьёзности и строгости.
Читать дальше