Ирина Курамшина - Сыновний долг. Сборник рассказов

– Спасибо вам, – улыбнулась Дашка, когда молодой человек под ее руководством продиктовал диспетчеру координаты расположения остановки, а также Дашину фамилию и номер ее телефона. – Вы идите. Я теперь одна справлюсь. И скорую дождусь.

Она повернулась к старику. Тот уже не задыхался, лежал спокойно и по-прежнему смотрел в небо. Только теперь он улыбался. Даше показалось, что с улыбкой у деда разгладились морщинки, он стал моложе лет на десять. Это обрадовало и вселило надежду, что до приезда врачей с бомжом ничего страшного не случится.

– Дочка, – вдруг хрипловато произнес дед и пристально посмотрел на Дашу. – Ты иди домой. Замерзнешь ведь.

От взгляда старика по телу пробежали мурашки.

– И не подумаю! Вот дождемся врачей, вас заберут в больницу, тогда и домой можно. Автобуса все равно ведь нет. Я никуда не тороплюсь.

Дашка старалась говорить весело, а сама чуть не ревела. Бывает так: посмотришь человеку в глаза и увидишь его будущее. Предчувствие беды всегда явственнее счастья. Точно душа подает миру сигналы SOS. Передает просьбу о помощи, надеется, просит сострадания и милосердия. Хорошо, если находит…

– Упрямая ты, дочка. Только зря медиков побеспокоила. Я ведь знаю, что умираю. И уже ничем не поможешь. Ни ты, ни врачи. Мне давно пора убраться, а смертушка все никак не заберет к себе. А теперь уж время пришло…

– Глупости все это, не умрете вы. Только бы скорая приехала вовремя…

Дашино сердце разрывалось от жалости к деду. Чтобы не показывать свое волнение и вновь брызнувшие слезы, она отвернулась к дороге, вроде как высматривая машину с красным крестом.

– Что-то их нет… Обычно быстро приезжают.

– Ты не плачь, дочка. Что тебе старый, больной бомж? Ты так похожа на мою матушку. Она была такая же ненормальная, всех жалела, со всеми носилась… У тебя дома полно животных? Угадал… Подбираешь на улице кошек и собак… Вот и мама моя тоже всех подбирала. Царствие ей небесное. Скоро увижусь с ней.

Дашка опять разревелась. Старик оказался прав: в доме у нее постоянно менялись дворняжки да котята, которых она вечно пристраивала по знакомым. И к бомжам у нее было свое, особое отношение – к таким вот, как этот умирающий дед, не потерявшим человеческого облика и достоинства.

Старик хотел сказать что-то еще, но по его телу прошла судорога. Широко открытые глаза уставились на Дашу. Ужас? Мольба о помощи? Что? Что?

Дашку затрясло от страха. Со смертью, вот так – один на один! – она столкнулась впервые. Надо было что-то решать, что-то делать до приезда неотложки. Она начала метаться: то подкладывала деду под голову свою сумку, то застегивала ему ворот пальто, то просто гладила стариковскую руку. Приговаривала, постоянно приговаривала, подбадривая не столько умирающего, сколько себя:

– Еще чуть-чуть. Потерпи. Пожалуйста. Они приедут. Уже скоро.

Медицинская служба не торопилась… Зато пришел автобус. Подбежал попрощаться и еще раз извинился парень в красном пуховике. Брезгливо поморщились из автобуса толстяк и дама. Безразлично таращились остальные пассажиры…

– Да где же эта нескорая помощь-то…

– Бог с ней, – вдруг ясно и четко произнес дед. – Уже поздно.

– Не поздно, они… – начала оправдываться Даша.

– Подожди, дай сказать… последнее слово… Ты хорошая… Сердобольная… Это хорошо, что я умираю не в одиночестве… Не страшно теперь… умирать. Спасибо, дочка. Спасибо за все. Не гнушайся, вот – возьми на память…

Он протянул дрожащую руку, и она плетью упала вниз. Дашка еле успела подставить ладонь, в которую упал затертый пятак.

«1961 год», – машинально отметила Даша. Страх улетучился. Ноги стали ватными, закружилась голова…

Кто ж ты, чужой человек? Откуда ты? Почему пустил свою жизнь на самотёк?..

Прости, дед… прости нас…

Через несколько минут издевательски завизжала сирена скорой помощи.

«Аппетит приходит во время еды»

Дверь предательски громко хлопнула. Возможно, причиной тому был сквозняк, но до слуха Валерия Сергеевича донесся недовольный крик тещи.

«Теперь долго не успокоится. Все, села на любимого конька, понеслась…»

Он шумно вздохнул и нажал кнопку лифта.

Валерий Сергеевич не то чтобы не любил мать своей жены. За долгие годы совместного проживания в одной квартире, регулярно сталкиваясь в пространстве, ограниченном квадратными метрами, он к теще привык, как привыкают к любому неодушевленному предмету. Софья Яковлевна напоминала зятю тапочки – старые, поношенные, но родные, которые носить уже невозможно, а выкинуть жалко. Как тапочки, десятки раз штопаные-перештопаные, клееные-переклееные, так и тещино лицо было одним сплошным косметическим швом. Кожа от многократных операций давно истончилась, превратившись в прозрачно-розовый пергамент, а постоянные диеты сморщили ее так, что не помогали даже килограммы косметики. Софья Яковлевна изводила на себя уйму времени, регулярно бегала на какие-то тайные процедуры и мечтала вновь выйти замуж. Однако процесс омоложения лишь ускорял старение.