Виктор Тетерин - Экстремист. Хроника придуманной жизни

К слову сказать, очень часто в таких обсуждениях всплывает понятие «патриот». Конечно, оно уже давно затаскалось по митингам и дем. газеткам, но необходимо все же отметить, что само слово «патриот» никогда не было ругательным в нашей стране, такую окраску ему пыталась придать кучка либеральных политиков в начале 1990-х, но у них этого не получилось. Потому что у нас в стране (как и в любой нормальной стране) не любить родину считается просто неприличным. Все остальное – извращение понятий или предательство. Но это так, к слову.

Продолжался наш с Сергеем диалог, как водится, до утра, в ходе него я все-таки узнал, что Сергей – нацком, член национал-коммунистической партии, впрочем распространяться он об этом больше не стал, хотя мне и было интересно. Потом, ближе к обеду, немного протрезвев, я хотел продолжить наше общение, но оказалось, что Сергей встал раньше меня и уже уехал. Почему-то мне стало грустно – казалось, что наконец-то я нашел тот, правильный путь по которому мне уже давно нужно идти. Хорошо, что я записал телефон Сергея – может быть, еще пригодится.

Наверное, единственное, что меня останавливало в то время от окончательного ухода в радикальную политику – это страх перед возможными последствиями такого шага. Я не одинок – это то, что останавливает огромное количество неудовлетворенных людей в нашей стране. Да, они живут плохо, очень плохо, но тем не менее… Старики привыкли к этому и у них уже нет сил для того, чтобы начать реальную борьбу за свои права, они могут только выходить на улицу и митинговать, митинговать, митинговать… Каждый раз ничего не добиваясь и каждый раз расходясь домой удовлетворенными тем, что выпустили пар. Люди среднего возраста обременены семьей, работой и прочими обязательствами, им некогда митинговать, все их время уходит на выживание. Молодежь, самая радикальная и пассионарная часть общества, в массе своей пассивна и далека от политики. Тем не менее, довольно большая ее часть все же настроена очень оппозиционно по отношению к власти, но почти все чего-то опасаются. Кто-то боится быть отчисленным из университета, кто-то боится сесть в тюрьму, кто-то боится быть искалеченным. Все опасаются репрессий со стороны власти. «Пусть уж как-нибудь без меня власть поменяют, а я пока займусь карьерой или просто зарабатыванием денег», – так они думают. В общем, вывод напрашивается один – нужно быть абсолютно безбашенным, чтобы заниматься радикальной политикой в современной России. И тем важнее, что кто-то ею все-таки занимается.

В общем, я боялся. Это было даже странно, так как, по большому счету, мне нечего было терять. И все же, что-то меня останавливало.

В это время я неожиданно для себя стал заядлым театралом. Я никогда не любил всю эту театральную фальшь, какие-то выспренные слова, натужные позы, театральные маски – а ведь именно таким я представлял себе театр. Но однажды вечером мы с моими богемными друзьями пили портвейн на Арбате и какой-то полузнакомый человек (а когда пьешь алкогольные напитки на Арбате, то почти всегда появляются какие-то незнакомые люди, с которыми ты тут же становишься друзьями) предложил пойти на дипломный спектакль в «Щепку».

Естественно, мы пошли. На самом деле, все эти театральные дела, выдуманные диалоги меня мало волновали. Жизнь всегда намного интереснее, думал я. И все же – мне было любопытно.

Вот он – этот знаменитый театр «Щепка» при училище им. Щепкина. Спектакль по классической пьесе Островского «Гроза». Кажется, что все уже давно известно – луч света в темном царстве, Катерина утопится, все будут страдать и просветляться. Что тут может быть интересного? И все же, в какой-то момент, абсолютно незаметный для тебя, возникает эффект воздействия, когда твоя душа начинает сопереживать тому, что происходит на сцене. Это удивительная, необъяснимая вещь.

Что-то похожее происходит, когда ты пишешь. Надо заметить, что я всегда, еще с самого детства, любил писать буквы и складывать из них слова. Из слов складывались предложения, из предложений – абзацы. Так рождался текст. И вот тут уже для меня наступал момент абсолютного удивления, какого-то священного трепета – как это получилось? Не знаю. Некоторое время назад я прочитал одну новость из мира науки – какие-то исследователи установили, что способность человека к литературному творчеству определяется всего лишь определенным устройством коры головного мозга. Что-то там должно быть развито у всех писателей каким-то совершенно одинаковым образом. Как просто! Всего-то устройство мозга – и тысячи тонн словесной руды отменяются. Для меня это, конечно, не стало открытием, но все же. Было странно.