Алексей Беляков - Арчи. И ДРУГИЕ РАССКАЗЫ

Куда бы мы не ехали, любое наше путешествие начиналось и заканчивалось московской подземкой. Арчи чувствовал себя в ней весьма комфортно. Через турникет метрополитена он, как правило, въезжал в рюкзаке у меня на плече. В том же виде спускался вниз по эскалатору. Если у меня за спиной был большой рюкзак с вещами, который оттягивал плечи, то, оказавшись на станции метрополитена, я выпускал пса и брал на поводок. Если нет, то он продолжал путешествие прямо в рюкзаке.

В один из воскресных вечеров мы возвращались домой. Вагон был полупустой. Я поставил рюкзак с собакой на пол, а сам сел на сидение и достал книгу. Арчи спокойно улегся рядом, разбросав свои уши по утоптанному полу метро. Через какое-то время я заметил, что все немногочисленные пассажиры вагона смотрят в нашу сторону и смеются. Передо мною предстала следующая картина. Под одно из сидений напротив кто-то бросил горбушку белого хлеба. Арчи ее увидел. Пропустить такое безобразие он никак не мог: еда и вдруг лежит без присмотра! Но лапы были скованы брезентом, и из рюкзака торчала только голова. Так, что быстро подбежать и схватить «добычу» он не мог. И пес пополз. Пополз, переваливаясь сбоку на бок и отталкиваясь плечами и «скованными» конечностями. Думаю, что если бы он мог, то помогал бы себе еще и зубами.

В этот момент пес чем-то напоминал тюленя, передвигающегося по суше, только ласт и не хватало. Ему оставалось проползти еще каких-нибудь сантиметров тридцать-сорок до желанного кусочка, но тут вмешалось провидение. Я засмеялся, поднял рюкзак и поставил его у себя между ног, грозно сказав «нельзя». Видели бы вы, какое разочарование читалось в глазах у собаки. Ведь счастье было так близко!

Было у Арчи в жизни две страсти – еда и охота. Даже трудно сказать, какая из них превалировала над другой. Мне всегда казалась, что первая. Если Арчи не охотился, то он ел, если не ел, то охотился, но искал любую возможность, чтобы поесть. Мне казалось, что это мы по неопытности и незнанию стали причиной такого его поведения, когда баловали щенка разными лакомыми кусочками. Хотя многие охотники и говорили, что это естественное состояние для спаниелей. Затрудняюсь сказать. Расхлебывать же все плоды его вечного желания поесть приходилось нам.

Однажды мои друзья-охотники решили проверить, сколько еды он сможет съесть за раз. Пока я не видел, они скормили ему пятилитровую кастрюлю макарон с тушенкой. И он ее съел! На собаку было жалко смотреть. Она лежала на траве рядом с импровизированным столом, за которым закусывали охотники, и вальяжно смотрела на нас.

– Интересно, – сказал один из друзей, – на сколько его хватит, чтобы не просить есть?

Арчи хватило на двадцать минут. По истечении этого времени он поднялся, отошел за куст бурьяна, видимо, по нужде, после чего вернулся к столу и стал попрошайничать.

За все его происки, пожирание всякой гадости и помоечничество я был готов просто убить несносного кобеля. Как я этого не сделал за все годы нашей «совместной жизни», меня удивляет до сих пор. Но он стойко сносил гром и молнии в свой адрес, наслаждаясь утробным урчанием в своем животе, который раздувался до огромных размеров. За это свойство своего живота пес получил прозвище «кабачок» в одной из наших студенческих экспедиций. Прозвище это дали ему за форму тела, которое после еды раздувалось в задней своей части, принимая форму кабачка или тыквы-горлянки. Со своей страстью поесть с ним происходили самые разные истории, о каждой из которых стоит рассказать в отдельности.

В тот же год, когда произошла велосипедная история, мы довольно долго жили в брезентовой двухместной палатке, стоящей посреди «шести соток». Единственным сооружением, которое тогда только начали строить, был сарай. Его остов, обитый досками, служил местом хранения практически всех дачных вещей, но был настолько мал, что вместить в себя еще и нас был просто не способен. Лето стояло жаркое, электричество на дачные участки провести должны были еще лет через пять. Так что продукты мы хранили в относительно холодной яме и сарае, но это не очень помогало, и они портились с катастрофической скоростью. Чтобы хоть как-то обеспечить сохранность мясо-колбасных изделий, мы стали коптить их на костре, на котором, кстати, и готовили свое пропитание. После термической обработки кругляши одесской колбасы и палки сырокопченого сервелата развешивались на торчащие балки сарая, чтобы проветриться и подвялиться.