Алексей Поликовский - Потерянный во времени. И другие истории

Потом, когда всё кончилось, меня иногда охватывало странное чувство стыда. Мне было стыдно, что я подвёл тех глупых, но по своему милых Петров Иванычей, которые жали мне руку и наставляли меня. Я не оправдал их надежд, не вернул аванса. Как сказал мне позднее один человек, вы оказались не тем за кого мы вас считали. Оставаясь при той же овощной терминологии, я оказался некондицией.

Ну вот. Когда вы приезжаете в чужую страну, вас обуревает любопытство, составляющее счастье жизни. Вам хочется жить, а не бежать скупать бамбук. Вот в этом я отличался от других. Но поначалу всё шло нормально.

Лаос – это тайна. Я понял это в первую же ночь, когда проснулся от того, что кто-то ребром монетки тихо постукивал в окно комнаты, где я спал. Представляете моё напряжение, мой страх? Но это была, как я вскоре узнал, всего лишь маленькая ящерица, которую советские называют «машками». Распластав лапки, они беловатым брюшком прилипают к прохладному стеклу и самозабвенно цокают крошечным красным язычком. Безобидная шутка, добродушный привет, который старик Лаос посылает новоприбывшему.

Обычная реакция европейца на Лаос – крайняя напряжённость. Каждый шаг требует внимания, особенно вне города, в джунглях. Опасностей действительно хватает. Многие так и остаются в этом состоянии, годами ждут подвоха, живут в уверенности, что Лаос – подлое место, страна, которая только ищет случая, чтобы причинить им боль. Я тоже начал с того, что ходил, глядя под ноги, потому что очень боялся змей, которых там много. Но что толку смотреть под ноги? Ты смотришь вниз, а она выползет из вентиляционного отверстия в кухне и свалится тебе на голову, когда ты будешь жарить яичницу.

Был июль, разгар лета. Я шатался по городу. Меня интересовали ресторанчики, рынок, Меконг, блюда лаосской кухни, лаосские праздники и сами лаосцы. Вы наверняка представляете себе лаосцев маленькими и хрупкими, похожими на вьетнамцев, но это ошибка всех непосвящённых, на самом деле лаосцы совершенно непохожи на вьетнамцев. Их мужчины высоки ростом и красивы. Внешне они похожи на латиноамериканцев. Существует теория, утверждающая, что лаосцы предки инков; в глубокой древности они переселились с берегов Меконга на берега Урубамбы. В них есть спокойствие, сдержанность, благородство. Их женщины церемонны, даже проститутки. Все лаосцы буддисты. В них часто есть что-то необъяснимое и таинственное, намекающее на то, что они живут не впервые. Они говорят с вами как князья, волею судьбы временно выполняющие работу торговцев, шофёров такси, плотников.

Я часами ходит по Вьентьяну. Ходил бесцельно, сам не зная, куда занесут меня ноги. Заходил в ресторанчики. Их тысячи. В крошечном зале обычно всего два столика. Я усаживался за один из них и ел мясо под кремом. Это сочные, нежные куски, залитые сладкой массой. Экзотично, но не шокирует. Мне хотелось большего. Я заказал лап – блюдо, мгновенно излечивающее от простуды. Это внутренности оленя, перемешанные с красным перцем. Жуткое зрелище. Я подцепил на вилку, сунул в рот, проглотил – и окаменел. На лбу пот. Огонь сползает вниз, по горлу, по пищеводу, в желудок. Потом медленное облегчение, расслабление. В конце – слабость, блуждающие мысли, нирвана.

Через месяц я уже мог жрать этот скользкий комок внутренностей без раздумий, запивая шестидесятиградусным лаосским самогоном. Глотал всё это с улыбкой. Вот что значит быть лаосцем.

Антикварные лавки влекли меня. Вы можете рыться в них часами, хозяин не скажет ни слова. Не в обычаях лаосцев делать замечания людям. Эти лавки полны прекрасных и бесцельных вещей. Да, вы можете прийти сюда утром, провести в лавке весь день, перекладывая слоновые бивни, рассматривая битые чашки, встряхивая пыльные циновки, на которых изображена гнущаяся под ветром одинокая сосна, а вечером вежливо попрощаться и уйти, ничего не купив. Это нормально. Вещи обычно свалены в огромную кучу на полу. Я перерыл сто таких куч и из сто первой выудил дуэльный пистолет с инкрустацией, ствол которого был забит землёй. В огороде за виллой я вычистил пистолет и с тех пор иногда носил его с собой, затыкая за пояс брюк.

Вы понимаете, я впервые в жизни очутился один, предоставленный сам себе, без присмотра преподавателей, родителей – один на свободе в новой восхитительной стране. Я стал меньше спать. У меня менялся организм.

В Москве я был подвержен приступам сонливости. Бывало, я целые дни проводил лёжа. Засыпал на лекциях, в автобусах. Жил с полуотключённым сознанием. Здесь на меня снизошли свежесть и бодрость, каких я никогда до этого не испытывал. Я не хотел спать, понимаете?, – он многозначительно посмотрел на меня, как бы приглашая угадать в этой фразе её подлинный, глубокий смысл, доступный лишь нам, жителям сонных просторов.