Петр Алешковский - От Москвы…

Отец Сергий рассуждает:

– Смертная казнь нужна. Отпевал как-то женщину, изнасиловали и убили, а двое детишек осталось. У нас же город – одни уголовники, кругом лагеря, папа мой до пенсии в охране прослужил. Ангарск – это всего-то 56 лет истории, две церкви. Моя – это перестроенный городской дом культуры. Но красивая, маковку поставили, купол.

Понимаю, почему его тянет в Ростов, в Ярославль. Бывал в Ангарске. Задолго до въезда в город начинаются мертвые леса: ветер несет ядовитый дым от химических заводов – деревья не выдерживают, засыхают. Люди живут. В советские времена беременных по справке переводили на «легкий труд», например из вредного цеха в секретарши.

– А переехали бы?

– Нет, нельзя, у себя поставлен, я тут нужнее. Но сложно, сложно служить.

Женился он рано, еще когда учился в семинарии.

– Взял с ребенком, по любви, родила мне еще одного. Потом подала на развод. Жениться мне больше нельзя. Хожу в спортзал, качаюсь. Правильно советовал один старец: не спеши жениться. Теперь расплачиваюсь. А в монахи – боюсь не сдюжу. Монах должен жить в монастыре. В миру жить, на мой взгляд, неправильно. Одни соблазны.

На вид ему лет двадцать пять.

– Денег, конечно, маловато, но мне много не надо. Я вот рясу в портфеле спрятал. Зачем светиться? Не люблю. Лишнее это. Гордыни в нашей церкви много, богатства показного, грех, люди же смотрят.

Когда после учебы возвращался из Лавры, у меня в поезде случился инсульт. Но пережил, сейчас служу, не жалуюсь. Бабушки мне на дорогу собрали, на отпуск, спасибо им.

Ловлю себя на том, что не верю – бедный попик, качается в спортзале, похож на омоновца, едет в «СВ». А почему не верю? Устыдившись, молчу. Вспоминаются слова маркиза де Кюстина о том, что Сибирь – «плод немыслимых страданий, земля, населенная преступными негодяями и благородными героями, колония, без которой империя была бы неполной, как замок без подземелий». Жизнь в Ангарске, населенном освободившимися урками, – завидовать нечему. Словно прочитав мои мысли, отец Сергий добавляет:

– Ночью у нас ходить небезопасно. Пришлось тут как-то… Троих в отделение сдал, потом исповедовался.

Ломоносов, по воспоминаниям современников, тоже связал однажды троих напавших на него пьяных матросов одним ремнем и отвел в участок.

Оставив отца Сергия, выскакиваю на очередной станции. Размять отекшую ногу, почитать вывески, купить мороженое. Наталья-переводчица подбегает, хвалится меховой шапкой.

– Красиво?

– Сногсшибательно.

– Чернобурка. Теперь меха снова вошли в моду. Купила две шапки за двести долларов. Одна такая в Варшаве стоит около трехсот пятидесяти. Продам одну – вторую оправдаю, еще и наварю. Нет, правда я – прелесть?

– Наталья, ты – прелесть.

Все уже сроднились. Как на подводной лодке в начале плавания. Только надоесть друг другу не успеем. Ей завтра сходить. Смотрю на шапку, радуюсь – все у нее получится, за десять долларов в месяц она больше работать не станет.

А мы все едем, едем, и нет конца. Чуть-чуть сменились краски за окном – больше стало темно-зеленого, изменились и реки, текут по камням, неглубокие, холодные, быстрые и все – в Байкал. Озеро плоское, берег заставлен палатками и сильно загажен. Люди отдыхают – коптят небо кострами, играют в волейбол, рыбачат. Турбаз, похоже, здесь нет.

В 1665–1666 годах через озеро добирался до конечного пункта ссылки, в Дауры, протопоп Аввакум – первый российский политический заключенный, прошедший пешком почти всю Сибирь. Озеро тогда поразило его. Как и Гюряте Роговичу, оно показалось ему земным раем: плавали гуси и лебеди, «яко снег», вода озера была кристально чиста. «Осетры и таймени жирны гораздо, – нельзя жарить на сковороде: жир будет все». Русских тогда в этих местах было мало, избы соседствовали с юртами, уступая им в количестве.

На станциях все те же пирожки с картошкой. Манты появятся в Улан-Удэ. Слюдянку, где торгуют омулем горячего копчения, я благополучно проспал и жирной байкальской рыбы не отведал. Давно позади мощный Енисей. Красноярск и Иркутск не оставили никакого впечатления, как и большинство городов, ведь пролетаешь их вмиг и оценить просто не в состоянии. Ну, каменные джунгли, ну, появились, наконец, праворульные японские машины, но все это ожидаемо.

На третий день начинаешь считать – сколько осталось? И вспоминается вычитанное в путевых заметках какого-то чужеземца: «Только сумасшедший иностранец захочет провести целую неделю в поезде, даже мягком, если это расстояние можно преодолеть на самолете за день, причем почти за ту же цену». Я не иностранец, а мой билет в «СВ» стоит вдвое дороже самолетного.