Георгий Баженов - Бедолага

Муж сидел помятый, пришибленный. Жена, Шура, тоже на счастливую не походила: глаза чумные, бретелька у лифчика надорвалась, грудь оголилась, а Шура и внимания не обращает.

С другого берега, от водной станции, торопливо гребли к ним две шлюпки.

– В суд подавать будете? – спросил один из дружков.

– Какой суд? – не поняла Шура. И лифчик наконец поправила.

– Правильно, – сказал Глеб. – Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

– Да-да, – закивала Шура. – Спасибо вам большое! Мы и не поняли, что случилось… Если бы не вы, – она вымученно улыбнулась Глебу, – не знаю, что и было бы…

– Да, спасибо, мужики! – поддержал Шуру и ее муж, Николай. – Черт знает что за история…

Видать, не очень разобралась эта троица – муж, жена и ребенок, – кто виноват в случившемся. Глеб и забросил наживку:

– На спасибо бутылку не купишь. Горло не промочишь. Надо бы обмыть это дело, а?

– Конечно, конечно, – поспешила Шура. – Приглашаем вас всех в гости. Как приплывем – пожалуйста к нам. Правда, Коля?

– О чем разговор!..

Стал иногда захаживать к ним Глеб. Выпить хочется или, на худой конец, опохмелиться – он к Пустынным в гости. Фамилия такая у Николая была – Пустынный. Глеб при случае посмеивался: «Коля Пустынный – мужик алтынный!» Что хотел сказать этим – никто не знал. Николая, конечно, со временем стали тяготить визиты Глеба, но он молчал. Терпел. Глеб жену спас, дочку – такое грех забывать…

Работал Николай на заводе, контролером ОТК. Работа сменная, по скользящему графику. А Шура, жена, продавцом в продовольственном магазине. Бывает, придет Глеб – Николай на работе, дочка в садике, Шура дома одна. Поначалу она побаивалась Глеба, потом привыкла: руки тот не распускал, хотя на вид был страшноват, конечно. Ну как страшноват? Если посмотреть на него обвыкшимся глазом, то не столько он стар был, сколько потрепан. Лет ему, пожалуй, под сорок, а на лбу – глубокие стариковские морщины, щеки впалые, подбородок заострившийся. Нос крыльями раздувается, когда Глеб злится или просто недоволен. Не любил, чтоб ему поперек говорили: так посмотрит – мурашки по телу побегут. А вообще глаза у него хорошие, вроде как с усмешкой в потаённой глубине, лучистые. Если улыбнется – будто обещание тайное затеплится в глазах, манят они куда-то, зовут, а куда и зачем – пойди разберись… Шуре двадцать пять лет, она быстрая, ловкая, но внутри у нее такое иной раз творится… Сама в себе не разберется. Тошно бывает, что жизнь бежит, будто по давным-давно накатанным рельсам. И не просто бежит эта жизнь, а как бы ускользает, протекает сквозь пальцы, водой в песок – и нет ее. Вон оглянись – где она, прошлая жизнь?

Николай, Шурин муж, любил вышивать. С детства это у него тянулось. Придет с работы и, если нет дел по дому, сядет у телевизора в кресло, пяльцы – в руки, и вышивать. И крестиком мог, и гладью, но крестиком лучше получалось, художественней. В квартире у Пустынных, в обеих комнатах, на всех стенах картины и картинки висели – и не какие-нибудь там вазочки или цветы, а жанровые вещи: «Грачи прилетели», «Три богатыря», «Бурлаки на Волге», пейзаж Левитана, перовские «Охотники на привале». Прямо художественная галерея. Глеб думал – это все Шуриных рук дело, та не отрицала, но и не подтверждала его догадку. Только отворачивалась, когда Глеб на стены смотрел, посмеивался да подшучивал:

– Тебе, пеструха, в Москве надо пёрышки чистить. А ты тут вянешь-пропадаешь… Не я твой мужик, а то бы выпорол тебя да в загривок вон: шагай, пеструха, живи!

«Пеструхой» он ее звал с первого дня – видно, за веснушки на лице. Мужа ее, Николая, по имени тоже не звал. Только – «щегол». К примеру: «Слышь, щегол, плесни-ка пару капель…» Впрочем, щеглами он называл всех мужиков подряд.

Сказать, что Шура тяготилась приходами Глеба, вряд ли справедливо. Было в нем, при всей его грубости и наглости, что-то особое, странное. Шли раз вместе по улице. Ну, какая она, Шура? Крепкая, литая, крутобедрая. Мимо два парня проходили, один вслед бросил: «Видал – кобыла? И ведь не в стойле стоит…» Глеб развернулся и, как кошка, прыгнул вслед парням. Страшней всего – и говорить ничего не стал: схватил того, что ухмыльнулся, огромной пятерней за волосы, повернул к Шуре:

– Щегол, я не ослышался: ты хотел извиниться перед девушкой?

Тут второй парень не долго думая размахнулся – хотел ударить Глеба, но Глеб этого не любил: он резко, беспощадно пнул парня в пах, тот перегнулся пополам, и Глеб потащил первого парня за волосы к Шуре: