А коленкор-то тот, что над зюзкиным пятистенником парусинился, Илюхины с радостью одолжили.
Беда у них с этим кумачом, да и только. Извёл всех илюхинских баб (да и мужиков тоже) дед Анисим, глава этой большой семьи. Жену свою, покойницу, все в красное одевал. Другого цвета и знать не знал. Уж старый был, под девяносто, бывало, месяцами с печи не слезал, а как время подойдет, в волость на базар ехать, за три дня с печи слезет: ноги разминает да гребнем бороду чешет.
Нюрка, подружка Елены, так, та рёвом ревела: не надену красную юбку. Бабы уж и так и сяк к деду Анисиму. А он только: Цыц, бабы! И весь разговор, и все у него доводы. Уж на деревне, сколько рассказов-сказок про илюхинских червонных баб было сочинено. А ему все нипочем. Уж мужики крадучасъ от него в волость собирались, а он, как сорочьи яйца пьет, учует. Как карангуль закарячется на подводу, – и хоть что с ним делай. Люди: «Вон дед Анисим опять бабам за слезами в город поехал».
…Невесело было возвращаться домой. На треть наполненная корзина мелкой, как мошка, полузрелой ягодой, не радовала. Елена даже в рот ни одной не положила, не испробовала. Видно, не смородишный нынче год. Досада разбирала её за потерянный день: лучше б, что по дому поделала.
Поравнялись с Ильинским колком. Елена вспомнила, как в детстве, они в этот лес, как на прогулку по ягоды бегали, благо он недалеко от деревни. Бывало, мать только скажет: «Завтра пирогов смородишных буду стряпать». Хотя знает, что дома ни ягодки. А ребятня уже понимает, это мать наказ даёт, по ягоды сходить. Вся деревенская детвора в этом колке так и спасалась. Взрослые туда уж и не ходили. Но с тех пор, как там повесили тетку Марью да дядю Федю, туда никто не ходил.
«А не зайти-ка нам?» – подумала Елена. А ноги уже сами свернули с тропинки. Она поймала на себе недоуменно-вопросительный взгляд Татьяны. Ободряюще улыбнулась ей женщина в ответ.
На опушке леса стояла одинокая берёза. Некогда стройная, она сейчас низко склонилась к земле. Её тогда выбрали для своих злодеяний бандиты. Надругались не только над людьми, но и над нею.
Приняв на себя людской позор и горе, она словно всю вину брала на себя, год от года всё ниже и ниже клонилась к земле. Милая, – мысленно обратилась к ней Елена, – не ты, так другая, ты здесь не причем, это всё людская злоба. Елена, молча, достала краюху недоеденного хлеба (брала ради Татьяны), отломила от неё кусочек, раскрошила его подле дерева.
Продираясь через густые кусты тальника, вошли они в лес. Женщина со времени своего детства помнила, в какой части колка росли смородишные кусты. Она решительно повела туда девочку. Но не прошли они и несколько шагов, перед ними – смородишник. За годы, что не ступала здесь нога человека, ягодник разросся, почти, по всему лесу.
Кусты были усыпаны ягодой. Чернота ягод скрадывала глаза. Выспевшие ягоды были покрыты матовым налётом, и впечатление было такое, словно кусты дымились. Усталые томные ветки клонились от тяжести к земле. Ягода манила к себе, как те чёрные обманные глаза красивого цыгана.
Радостно забилось сердце женщины, её охватил ягодный азарт. Но вопреки этому внутреннему азарту, движения женщины стали нарочито ленивы. Не торопясь, перевязала она платок, поправила растрепавшиеся волосы; примяла подле кустов крапиву, траву. Пристроила возле себя девочку. Окинула взглядом, насколько позволял лес, кусты смородины, и только после этого она приступила к работе.
От лёгкого прикосновения руки зрелые ягоды, словно бусинки-корольки с нитки, сыпались в корзину. Такую ягоду можно вслепую собирать. Елена, умиротворенная, с чувством сладкой истомы в душе, любовалась, как ядрёные, крупные ягоды падали в лукошко. Впервые она пожалела, что корзина наполняется так быстро. Как всегда, молча, от ветки к ветке, наполняла свою корзину Таня.
… Вдруг подле колка послышались голоса. Это ягодники возвращались из дальних колков. Видно, в Родичкиных местах тоже побывали. Вёдра и лукошки у них были пустыми, – Елена это сразу поняла. Полные вёдра слегка поскрипывают душками, а здесь они пустобрехничали, как балалайка соседа Кольки; а корзины полные, – те вообще молчуньи, ну разве которая скрипнет, словно кошечка мяукнет. Сейчас слышался их утробный пустой звук.
Женщина и девочка переглянулись. Елену охватило чувство досады и страха, что женщины могут войти в этот лес. И тогда, прощай это упоение.
Минуту-другую Елена, не шевелясь, сидела на корточках. Затем порывистым движением встала. Скинула с себя верхнюю одежду. Оставшись в исподней рубахе, она заученными движениями распустила косу, в несколько торопливых движений рассыпала волосы по плечам. И двинулась к опушке леса.
Читать дальше