Джасур Исхаков - Короткое, как вздох, прощай…

– Ой, Исаак Давыдович! А я вас не заметила! – произнесла Малика.

– Устала?

– Немного… В час ночи свет отключили, авария где-то… Ну, потом пришлось авральным способом. Хочу спать… Исаак Давыдович, у вас там босоножек для меня нет? Старые совсем поизносились. Так, что-нибудь простенькое, недорогое.

– Поищем… Но почему простенькое? Могу подобрать недорогое, но нарядное. Нам «скороходовские» завезли. Очень приличные, недорогие и модные.

– Куда же мне модные носить? Возраст уже не тот!

– Что же ты себя в старушки записала? Ты же молодая, красивая!

– «Красивая»! Кому нужна эта красота? – Она вдруг всхлипывает. – Завод, замес, выпечка, трамвай, дом, трамвай, замес… Такая тоска иногда берет!

– Замуж тебе надо, Малика… Фарида уже не вернешь… А в доме мужчина должен быть. Сынок у тебя смышленый, добрый мальчик. Поймет тебя, надеюсь. Ну, поплачь, поплачь, легче будет. Я вот что сказать хотел. Только ты сразу не говори «нет». У меня есть один знакомый. Очень хороший человек. Тоже вдовец. Вы и по возрасту друг другу подходите. Я тебя с ним познакомлю. Всё! Ничего не говори! Иди поспи, отдохни.

Малика, вытирая слезы, уходит домой.

В этот момент на балахоне зажигается свет, слышатся крики. По лестнице сбегает Махмуд, усатый человек в синей майке и черных трусах.

– Исак-ака! Можно от вас позвонить? Мамура рожает!..

– Идём. Только Броня ещё спит. Я тебе телефон в окно протяну.

Исаак скрывается за дверью. Через некоторое время выносит эбонитовый телефон на подоконник. Махмуд торопливо набирает «03».

– Алло, скорая?.. Приезжайте скорее! Жена вдруг рожает!.. Температура? Не знаю… Сколько лет? Мне? Ах, ей? Тридцать, наверное… Фамилия? Как её фамилия? Это… Туйчиева… Адрес? Балыкчинская, шестнадцать! Я вас очень прошу, быстрее!

Махмуд бежит наверх, выводит жену Мамуру. Она держится за огромный живот. Махмуд осторожно ведет её по скрипучим ступенькам.

И снова всё на сцене застывает в стоп-кадре.

Рассказчик поднимается по лестнице».

– …Заказ-самса! Кому заказ-самса? Пирожки! – Крик торговки отрывает меня от чтения. Женщина со старой детской коляской подходит к нашему боксу. – Дядя Боря, кушать принесла! Горячие! Руки мойте!

В коляске, под чистенькой тряпкой золотятся бока заказ-самсы, здесь же большой китайский термос, пиалушки, бумажные салфетки. Полный сервис. Или, как говорили на газстейшн, «фул-сервис».

Дождь прошел, и воздух изумительно чист. Сидим, устроившись на низеньких табуретках, постелив на ящик из-под патронов газетку. Едим обжигающую вкусную самсу.

Иногда такие уличные перекусы во сто крат лучше, чем ресторанное застолье.

– Молодчина Сокина-апа, не халтурит! – довольно говорит Боря, запивая чаем самсу. – И тесто хорошее, слоеное, и мяса достаточно… И думба. Всё как полагается.

– Да, вкусно.

Асик молчит. Что ему, бестелесному, до этого праздника живота?

И вдруг прорезается:

– «Какая, на фиг, пицца с заказ-самсой сравнится»! – декламирует он крикливо.

– Что это ты улыбаешься? – спрашивает меня Боря.

– Да так, вспомнил… Дядь Борь, а вы помните, в Ташкенте был такой милиционер с огромными усами, Махмуд Муйлов? Обычно он на перекрестке около цирка стоял…

– Какой ещё Махмуд? Его звали Абдужаббором! И мы были друзьями. – Боря улыбается. – Хороший был человек. Только рано ушел. А чего ты о нем вдруг вспомнил?

– Как вам сказать? Он… один из персонажей моей пьесы. Он был нашим соседом.

– А ты где жил?

– На Балыкчинской, около зоопарка.

– Неправда! – возмущенно говорит Боря. – Мы с Абдужаббором жили здесь, на Кашгарке. Вот на пригорке, примерно где грузовик сейчас стоит, за кожевенным цехом наш тупичок был.

– Может, вы путаете что-то? Его ещё в кино снимали…

– Снимали… Но его точно не Махмудом звали! Абдужаббором! Это ты что-то путаешь!

– Облажался, писатель! – довольно говорит Асик. – Вот куда заносят твои фантазии!

– Да ничего я не перепутал. Он жил в нашем дворе! – отвечаю я Асику.

Вслух добавляю:

– Может, он был в Ташкенте не один такой?

– Не знаю. Я только одного знал, регулировщика Абдужаббора!

Он встает, хмуро смотрит на меня.

– Ладно, работать надо.

Я беру в руки пьесу, читаю.

«Гордость нашего двора, своего рода знаменитость – Махмуд-ака Муйлов! Он работал в милиции, в ОРУДе. Сейчас бы его называли гаишником. Он стоял в самом центре Ташкента и регулировал движение. Машин тогда было мало. Движение было спокойным и размеренным. Однажды его сняли для киножурнала, конечно, за его великолепные усы! Потом весь наш двор ходил несколько раз в летний кинотеатр в парке Тельмана, чтобы посмотреть на Махмуда-аку! Мы им очень гордились! А потом все кому не лень стали его снимать в кино, и постепенно к этому привыкли. Каждый документальный фильм о Ташкенте начинался с кадра, где Махмуд-ака регулирует движение. А однажды в Ташкент приехал легендарный маршал Семен Буденный. Из своего «ЗИСа» он увидел нашего соседа, Махмуда-аку. Попросил остановиться. Вышел, поздоровался с ним. Как рассказывают, попросил зеркало и стал сравнивать свои усы с усами Махмуда. Потом снял с себя часы и подарил их ему! Мы, мальчишки, всё хотели хоть краем глаза взглянуть на эти знаменитые часы, но Махмуд-ака сказал, что они переданы на вечное хранение в музей ташкентской милиции. Вот так! А дома Махмуд-ака был скромнейшим человеком. Он делал плов, лучше которого я после этого никогда не пробовал. У него было пятеро детей, и все девочки! Его успокаивали, хвалили, мол, делать девочек, дорогой Махмуд, это ювелирная работа! Но он только нервничал и кричал, что он не хочет быть ювелиром, а хочет иметь сына, наследника! Махмуд-ака… У него в кармане всегда находилась какая-нибудь ириска или курт для всей ребятни двора. До сих пор я вижу его в старых фильмах… Ещё молодого, с огромными черными усами».