Владимир Василенко - Намтар

Земледельцы поклонялись дингиру Энтен – богу-покровителю фермеров.

«Воды, несущие жизнь во все земли, – за них отвечает Энтен. Фермер богов – он дает всё», – так было записано на их таблицах.

Нинурта – богиня землепашцев; Лахар – бог скота; Думузи – бог-пастух; Ашнан – праматерь, богиня зерна; Эа – покровитель гончаров, строителей и кузнецов; Утта – богиня ткачества и одежды. Производители кирпичей почитали дингира Кулла – бога кирпича и отца легендарного царя-героя Гильгамеша. Шумерские врачи обращались к Нинисинна, дочери верховного бога Ана. Её чаще называли богиня Баба – «великая врачевательница «черноголовых», создавшая людей, покровительница медицины и целительства.

Существовали боги-покровители, которым поклонялись целые народности, проживающие на территории царства. Не согласившись обращаться к сыну бога Луны Нумушду, кочевники-амореи тайно молились дингиру Марту – богу бедуинов. Он почитатался и как бог врачевания.

Самой популярной среди мужчин и женщин, независимо от их положения и сословия, считалась богиня Нинкаси – богиня пивоварения и хмельных напитков. За неё поднимались тосты и здравницы во время застолий.

Боги и богини находились меж собой в тесном родстве: они, как и люди, жили своими страстями, любили и ненавидели, интриговали и обманывали, мстили или выказывали благородство. Смертные копировали уклад жизни, порядки и иерархию бессмертных дингиров.

3

Завершив приветствие ослепительному Уту, Энкид, захватив сапоги и одежду, спустился во двор, ступая босыми ногами ловко, как мангуст. Он хорошо выспался и чувствовал себя полностью отдохнувшим. Во дворе гость увидел Аттайю, тот сосредоточенно правил кинжал на точильном камне из лазурита. Энкид выпил предложенную ему чашу воды из колодца и омыл с помощью Аттайи тело, ноги и руки. Он надел тунику, подпоясался широким кожаным ремнём, разгладил двумя руками волос, зашнуровал сапоги и прошёл в сад под кроны фруктовых деревьев. В добром расположении духа он сел за богато накрытый хозяином стол.

К столу подали блюдо из утки. Крупную тушку коптили всю ночь горячим дымом от веток фруктовых деревьев, оставшихся после весенней подрезки. Острым ножом Аттайа отрезал от тушки сочные и аппетитные кусочки. Он почтительно сложил аккуратную горку на плоскую медную чашу перед гостем. Свежие лепёшки из муки мелкого помола, испечённые хозяйкой в глиняной печи, врытой во дворе в землю, благоухали хлебным и сытным духом. Соус из сливы добавлял пикантный вкус яству. Из глубоких медных чаш пили козье молоко утренней дойки. В большом блюде посередине стола лежали сушёные финики, инжир, яблоки, сливы и абрикосы из сада хозяина. Энергичный с утра Аттайя как будто и не пил вчера, шутил и подкладывал Энкиду лакомые кусочки.

Когда они вместе с Аттайей уже заканчивали сытную утреннюю трапезу, на заставу прибыл царский гонец на короткой повозке, запряжённой взмыленным конём. Он покинул стены столицы ещё до рассвета и остановился на заставе, чтобы напоить коня. Гонец доставил Энкиду таблицу с царской печатью. Он обрадовался, встретив царского сановника так быстро, и с поклоном двумя руками передал ему конверт из глины с запечатанной внутри таблицей. Аттайа, как это было положено, немедленно поручил выдать царскому посыльному двойную порцию еды – первую порцию на время его пребывания в крепости, вторую – в дорогу.

Смотритель уважительно разглядывал золотой оттиск царской печати и тактично молчал, пока Энкид аккуратно разбил маленький глиняный колчан и бегло прочитал сообщение. Царь приказывал Энкиду спешно прибыть во дворец Эхурсаг 57 57 Эхурсаг – дворец и резиденция царя Шульги-Син. . Спешно – означало «как можно быстрее», но не означало «немедленно». Если бы случилось что-то неординарное, приказ звучал бы так: «Царь говорит следующее: Не ешь, не пей и даже не садись, пока ты не приедешь» .

Энкид, оставаясь спокойным, попросил Аттайю подготовить таблицу расходов. Начальник гарнизона удалился, подобострастно кланяясь и пятясь от него. В ожидании Энкид прикрыл глаза. Его охватила лёгкая эйфория – сам богоподобный Шульги-Син призывает!

Хозяин станции вернулся с двумя влажными глиняными таблицами, подготовленными казначеем заставы. Не особо вникая в написанное и не торгуясь, Энкид прокатал свою серебряную печать внизу каждой таблицы. Аттайа поставил рядом плоскую казённую печать, вырезанную из камня. Одна таблица оставалась для отчётности у Аттайи, другая предназначалась для Энкида. По возвращению во дворец ему вернут эти затраты. Он оплатил смотрителю станции чуть больше, чем было написано в таблице, попросив поблагодарить ветерана-караульного, сторожившего его поклажу.