Анжела Конн - Девственник. Роман

Ему и в голову не приходило поговорить с сыном, посоветовать по-мужски, открыть для него тайну новых ощущений, через которые мальчик должен пройти. Ему никто же не открывал, всё постигал сам. «И опыт – сын ошибок трудных» Алёше пришлось, как и некоторым его сверстникам, приобретать через промахи и шероховатости взросления. Иногда через боль. Иногда природа подсказывала внешними изменениями…

Алёша вытянулся, раздался в плечах, на верхней губе появился слегка заметный пушок, огрубел голос, да и взгляд его понемногу стал утрачивать детскую чистоту и бесхитростность. В глазах появилась дерзость, временами граничащая с нахальством, проявляющаяся в общении с ровесниками.

С взрослением менялся и жанр книг. Приключения сменились классикой, в которой, пока ещё закрытой и тайной для его возраста области, им улавливались тонкости интимных отношений между разнополыми людьми и открывали доступ к «секретам» взрослой жизни. На какие-то вопросы гормональной пертурбации он получал нечёткие ответы. Не всё понимал. Дополнялись знания улицей, сверстниками, случайно подсмотренными сценками…

Тем не менее, книги совершили революцию не только в его сознании, но и ускорили биологическое взросление, объясняя изменения в возмужавшем теле и выявляя в нём мужское начало. Организм с бурным выбросом гормонов искал способы проявления. Мальчик подолгу рассматривал девочек, чувствуя к ним сексуальное влечение. Как реализовать его – этого он не знал. Агрессия, импульсивность, тревога всё чаще и продолжительнее…

Он не отводил напряжённого взгляда от обнажённых женских тел на пляже, прикрытых двумя полосками ткани. Соня видела бегающие, лихорадочные взгляды, жадно перескакивающие с одной девичьей фигурки на другую, и жалела сына, хотя и понимала, что придёт время и он получит то, что сейчас кажется ему несбыточной мечтой. Что-то подсказать, объяснить сыну стеснялась. С дочерями в этом плане проще…

А он, в порыве поднявшихся в нём чувств, обнимал мать, и успокаивался как в детстве, вдыхая её тепло и родной запах. Нуждался в ласке, в нежных, живых прикосновениях…

Агата, на которую он случайно наткнулся, прогуливаясь по парку с друзьями, подействовала на него угнетающе. Два с лишним года прошло после изменившего его психику случая… Та самая Агата, виновница его обморока в саду, и теперь, при одном взгляде на неё, перевернула всё внутри. Она спешила. Но задержалась на миг и мимоходом бросила что-то вроде того, как он вырос. Алёша не успел произнести ни слова – девушка испарилась. Исчезла, всколыхнув былое. И он вновь испытал нахлынувший ужас от потрясшей его юную душу сцены.

Каково же было его удивление, когда через три дня эта особа появилась в их доме со своей мамой. «Ну, да, – успокаивал он себя, – их мамы же подруги. Ничего в их приходе необычного нет».

Однако нахождение Агаты в их жилище раздражало его. Или волновало! Он невольно сравнивал благоухающую на пике расцвета молодую девушку с незаметно, но неуклонно увядающей женщиной, с недоумением отмечая, что внешнее сравнение не в пользу Сони.

Ревностный взгляд мужчины, пробившись, словно росток в пустыне, неожиданным образом обнаружил в себе способность давать оценку женской красоте. Его глазам внезапно открылось, что мать сошла с пьедестала, попрощавшись с весной и перейдя в лето; причём во вторую его половину – зрелую, за которой маячит осень. Уверенность, что мама ещё очень молода, таяла по мере сравнения. Возраст её перевалил за сорок пять, о котором в народе шутят «Сорок пять – баба ягодка опять». Фигура, прежде напоминавшая статуэтку, утратила нежные очертания, осанку подбила усталость; на лице появились морщинки, причёска не самая модная… Да и располнела как-то незаметно… Ягодка ли? не ему судить, однако сравнение не в её пользу. Рядом с ней Агата выглядела свежим, грациозным цветком. А мать… Обабилась в повседневных заботах. Вынеся суровый вердикт, он устыдился собственных мыслей.

«В двадцать семь моя мама была красивее», – сердясь на себя за нечестную параллель и вместе с тем одёргивая в себе глупую ревность, Алёша, извинившись, ушёл в свою комнату, не подозревая, что дальнейшие события резко изменят их жизнь – его, Сони и отца.

Агата влетела к нему спустя десять минут. Притворно рассмеявшись, она вальяжно, словно порхающая бабочка, примостилась на краешке стула, отчего подол лёгкого платья взлетев, обнажил коленки, и нарочито развязным тоном, что никак не вязалось со скромным обаянием, которым девушка прежде очаровывала, спросила: