И Змеи, послушавшись старейшин, поплыли в сторону архипелага, и с тех пор началась долгая и упорная война между ними и молодыми Атлантами, которые хотели снова и снова воплощаться на Земле. Множество раз Змеи крали обломки тинатулана, и множество раз Атланты возвращали их на место. Новые Врата открывались в новых местах Земли, и Атланты таким образом распространились по всему миру людей. Наконец Змеям надоело зализывать раны после бесконечных боев, и они заключили с Атлантами договор: Врата стоят на одном месте в течении ста двадцати лет, после чего Змей приходит и ломает их. Ни одна дверь не должна быть вечной, на ее месте должна либо появиться другая, либо не появиться вовсе.
На том и порешили.
Театр начинает жить,
Лишь только свет отбросит первую тень
Театр начинает жить, когда мы поем:
«День, день, день, день!»
(Алиса, «Театр Теней»)
Красный Дом стоит на холме. Его древние печные трубы царапают небо наравне со спутниковыми антеннами, и по утрам солнце неохотно вползает на его блестящие крыши, усыпанные старой листвой и уличной пылью. Ветер воет в пустой колокольне домовой церкви, с возмущением ударяясь о глухую стену, в которой некогда имелась дверь. С точки зрения ветра, Дом похож на большую черепаху, спрятавшуюся под своим панцирем.
Пологий холм у подножия превращается в непролазные заросли, в глубине которых еще виднеется проржавевшая ограда старого кладбища. Каменная дорожка исчезла под натиском лет, поэтому никто из обитателей Красного Дома уже не спускается сюда, предпочитая гулять по широкой подъездной площадке с западной стороны. Впрочем, к ограде можно подойти и со стороны улицы – там, где решетка совсем новая, выкрашенная в зеленый цвет, – однако подобный поход равносилен экспедиции на край света, поэтому мало кого интересует.
У ворот, на ржавой табличке, прибитой к забору, написано, что это учреждение научно-практического значения. При входе в здание на полу выложен из серой мозаики год основания, отсылающий к концу девятнадцатого века.
Третье хирургическое отделение. В широком коридоре пусто и гулко, оштукатуренные стены выглядят голо и скучно, со сводчатых потолков свисают толстые черные провода. За белыми окнами, выходящими на дорогу, шумит ветер, пригибая к земле молодые саженцы сирени, еще по-весеннему голые и черные, в островках подтаявших сугробов; противный мелкий дождик барабанит по карнизам и капает на нос больного, рискнувшего высунуться из окна на улицу. Половина одиннадцатого – мертвый час, когда таблетки уже розданы всем страждущим, когда второй завтрак уже развезли, а до обеда еще жить и жить. Молоденькая медсестра Светочка листает журнал, сидя на посту; рядом, зарывшись в ведомости, сидит Ольга Степановна, дежурный терапевт. Обе неспешно перетирают какую-то местную сплетню, и тонкая, едва заметная струйка голубого песка стекает со стола на выщербленный пол Мозаичной Мили, смешиваясь с бесконечными горстями других цветов.
Пациент закрывает окно и бредет в свою палату, сонно клюя носом. На нем серый спортивный костюм и нелепая белая рубаха. Все зовут его Итальянец – за характерные черты лица и манеру говорить; впрочем, родина его куда ближе чем западная Европа, и порой Итальянцу даже хочется, чтобы она была в другом месте. Ему глубоко за сорок, черные волосы, подернутые сединой, уже начали редеть на затылке, зубы пожелтели от дешевого табака. Глядя на себя по утрам в зеркало, Итальянец уже давно не одобряет своего лица – слишком длинное и худое, оно давно уже сменило здоровый загар на желтоватый оттенок и кажется старческим.
В комнате его ждут двое мужчин, таких же, как он, прооперированных неделю назад. Через пару дней им уже снимут швы, и можно будет съездить домой… Итальянец садится на подоконник и тяжело вздыхает: в его однокомнатной берлоге еще хуже, чем здесь – с тех пор, как жена собрала свои вещи и сбежала к матери. Нет, уезжать из Красного Дома бессмысленно – по крайней мере, здесь есть хоть какое-то общество.
Мокрый сизый голубь вскарабкивается на карниз после нескольких неудачных попыток спланировать на него красиво. Вопросительно воркует при виде костлявого человека в сером. Тот со вздохом открывает створку и протягивает ладонь, на которую взъерошенная птица тут же с удовольствием перелезает. Другой рукой человек вынимает из кармана горсть семечек и предлагает нежданному гостю. Тот клюет.
Читать дальше