Максим Шарапов - В тени московского мэра

Заседание еще не началось. Вокруг Аркадия незнакомые ему люди здоровались, обнимались, что-то говорили друг другу, смеялись. Шеф шептал Аркадию какие-то мудрые указания, которые он тут же забывал.

– Пожалуйста, занимайте свои места! Заседание сейчас начнется, – могучих форм начальница службы протокола подала сигнал к появлению Лужкова.

Люди стали затихать. Члены правительства рассаживались за большой стол в форме подковы, а все остальные – городские депутаты, чиновники помельче, приглашенные эксперты, журналисты, всего человек шестьдесят – на установленные перед подковой ряды стульев. Прошла еще пара минут, открылась боковая дверь рядом с вершиной подковы, и в зал вышел невысокий, полноватый, почти лысый человек. Прошагав несколько метров «уточкой», в раскачку, сел на свое кресло в центре стола. Телохранитель осмотрел успокоившийся зал и закрыл за собой потайную дверь.

– Так, начинаем работать. Сегодня в повестке у нас два вопроса. Возражения по повестке есть? Нет. Пожалуйста, по первому вопросу докладывает…

Потом Аркадий был на таких заседаниях сотни раз. Появился новый зал, более просторный и роскошный, куда перестали пускать пишущих журналистов, организовав для них прямую трансляцию в соседнем помещении, менялись министры и депутаты, но особая «лужковская», чуть театральная атмосфера этих мероприятий осталась прежней.

Первые полгода своей работы в лужковском пуле Аркадий целиком находился под обаянием этого человека и верил каждому его слову, когда тот смело критиковал олигархов, тянувших деньги из страны, хотел навести порядок с нелегальной миграцией, убеждал в необходимости сохранения исторического облика старой Москвы, призывал вернуть Крым и поддерживал Черноморский флот… Постепенно романтическое впечатление от Лужкова-мэра стиралось, но, как ни странно, обаяние Лужкова-человека, замешанное на его улыбке, его энергетике, его искренне влажных глазах, когда он говорил, например, об Отечественной войне, почти не теряло своей силы.

– Ваше пиво, – официант поставил на стол стеклянную кружку с эмблемой чешского пивоваренного завода.

– Спасибо, – кивнул Аркадий и сделал несколько больших глотков.

В первое время территориальная близость к известному, обладающему огромной властью человеку всегда сковывает, даже если тот, в свою очередь, тебя и не замечает. Невольно начинаешь как-то по-другому двигаться, меняются интонации. Но чем чаще попадаешь в ситуации, когда Лужков в десяти метрах от тебя улыбчиво разговаривает с князем Монако Альбером, целует при встрече руку патриарху Московскому и всея Руси Алексию II, дружественно хлопает по плечу федерального министра, тем быстрее подобная обстановка становится обыденной, лицо твое проще, а жесты естественнее. Обретенное через эту привычку спокойствие помогает лучше работать и внимательнее наблюдать за человеком, который еще совсем недавно казался только телевизионным персонажем.

Аркадий помнил, как ему было интересно впервые увидеть принца – настоящего европейского принца из многовековой династии. Сам над собой смеялся в душе: ну что тебе дался этот принц, что особенного ты хочешь в нем разглядеть? Но это было какое-то подсознательное желание. Так, наверное, рабочие, врываясь во дворцы знати во время революций, хотят поддеть на штык какого-нибудь зазевавшегося дворянчика, чтобы убедиться, что кровь у него тоже красная, что ему так же больно, как и тебе. Аркадий не был таким кровожадным, но психологическое препарирование было ему любопытно. Правда, острота ощущений быстро прошла после того, как он рассмотрел в мэрии короля Испании Хуана Карлоса, принца Майкла Кентского и других особ из царствующих семей. Они держались протокольно, а выглядели совершенно обыкновенно: дядьки как дядьки, ничего особенного.

Интереснее было наблюдать за самим Лужковым, который чувствовал себя в Красном доме полноправным хозяином и позволял себе иногда расслабиться. Принимая делегацию за длинным столом в Белом или Красном зале, он мог удобно устроиться в кресле, расстегнуть пиджак, сложить руки на животе, а ноги поставить на резные ножки стола и постукивать ботинками в такт разговора – как музыкант, нажимающий на педали своего рояля.

Когда мэр был в хорошем настроении, то прямо во время переговоров мог вскочить, подойти к большой карте, висевшей на одной из стен Белого зала, и показывать гостям «свою» Москву. Потом, вернувшись на место и потерев нос указательным пальцем, вынимал из кармана лазерную указку и красная точка прыгала по карте, подтверждая рассказ Лужкова. Юрий Михайлович любил потереть пальцем крупный нос или помять мочку уха, но, наверное, уже не замечал этих привычек.