Анна Гер - Я не сдамся. Дамасская сталь. Книга прервая

Одна глава далась мне особенно трудно, она послужила спусковым крючком для моих непрожитых переживаний и эмоций. Это шестая глава «Предательство без срока давности». Как можно нарисовать предательство? С каким образом оно ассоциируется? Я думаю, для каждого из нас у предательства свое лицо. Поэтому я изобразила состояние Анны: брошенные на землю очки, в которых отражается душа героини, с обращенными к небу руками, сложенными в молитве. И дорога, как символ бесконечной игры, уходящая за горизонт, в знак того, что путь еще не закончен.

Благодаря книге я научилась узнавать и глубже понимать себя, слышать свое сердце и видеть свою будущую жизнь.

Я уверена, что каждый читатель найдет в книге созвучное именно ему откровение, которое прольет свет на произошедшее в его жизни ранее или на происходящее сейчас. Отвечая на вопрос, который я задала в самом начале, хочется сказать: «Да, когда мы чего-то хотим, то оказываемся в самых идеальных обстоятельствах, чтобы это осуществить! Но чтобы там оказаться, надо быть готовым пробиться „сквозь тернии к звездам“!»

СТРАННО, что мы не придаем должного значения и тем более не хотим осмыслить время, которое называем «лихие девяностые». А ведь оно было ужасно во всех смыслах. Это было с нами и одновременно не с нами. Как у Райкина: «Тут помню, а тут не помню». Десять лет нравственной катастрофы мы прячем в тайниках нашей памяти и боимся говорить об этом даже с самыми близкими людьми.

Мои «лихие девяностые» начались в конце мая 1991 года, когда в один из вечеров я заскочила на полчасика к своей подруге Светлане. Позже к нам присоединилась ее приятельница Оля. Мы говорили о предстоящем отдыхе, и Светлана меня спросила:

– Аня, а ты куда-нибудь поедешь?

Я работала в школе учителем математики, приближались летние каникулы.

– Да нет, буду дома.

– Вот, Оль, у людей отпуск – так отпуск, – с улыбкой сказала она, обращаясь к своей приятельнице. – Два месяца, да ещё и летом… Аня, а ты не хочешь подработать?

Неожиданный вопрос Оли застал меня врасплох. Не обращая внимание на мой недоуменный взгляд в сторону Светланы, она продолжала:

– А что? Работа неделя через неделю, зарплата за месяц семьсот рублей. И подзаработать сможешь, и отдохнуть успеешь. У меня продавец хочет ребенка на море отвезти, я не против, но нужна замена.

Оля не была моей подругой, она дружила со Светой. Но так как мы пару раз пересекались у Светланы за чашкой чая, то я знала, что у Оли свой павильон в Москве, в котором торгуют импортной одеждой и обувью.

– Не знаю, – с сомнением ответила я и пожала плечами, а потом добавила, – но я подумаю…

Смысл подумать был. Я могла заработать в два раза больше, чем получала в школе. Мои триста рублей считались очень хорошей зарплатой, так как в среднем человек с высшим образованием зарабатывал около ста пятидесяти. Столько зарабатывали и учителя, кроме преподавателей математики и русского языка. Им была гарантирована полная ставка, восемнадцать часов, шли надбавки за классное руководство, проверку тетрадей, за прикрепленный кабинет, и еще у нас всегда были сверхурочные часы. Учителя математики заменяли заболевших коллег не только на своих уроках, но и на физике, черчении. Так что математики чувствовали себя в школе на высоких позициях и уверенно отстаивали свое мнение на педсоветах.

Правду сказать, это было время, когда люди с высшим образованием не котировались. Уважаемыми в обществе были заведующие магазинов, продавцы и мясники. У них были все «ресурсы»: еда, одежда, мебель, книги. Всё доставалось из-под полы и по блату. В те годы деньги интересовали людей далеко не в первую очередь. Рубли на мясо было у всех, а вот мяса на всех не хватало. На прилавках в неограниченном количестве лежали только суповые наборы, а бескостное мясо продавали «в одни руки» (то есть одному человеку) не больше полкило. Да, чуть не забыла, еще нужно было отстоять в очереди несколько часов. Из сегодняшнего дня это выглядит, как полный трэш.

Мой муж умел заводить нужные знакомства. Мы дружили и с семьей мясника, и с семьей завмага, жили, как говорят сейчас, в прослойке «среднего класса». Но тогда таких понятий не было, мы были интеллигенцией, но не бедной, а средней, с хорошими связями и перспективой.

Честно, я бы на предложение поработать во время отпуска не клюнула, но мне очень хотелось иметь сапоги-ботфорты. Они вошли в моду весной и стоили семьсот пятьдесят рублей: высокие, черные, замшевые – последний писк! Я о них мечтала, но купить их можно было только на черном рынке. В нашем поселке такой был и считался самым крутым в Подмосковье. По субботам у нас было гарантированное развлечение – сходить на черный рынок и посмотреть, какие красивые вещи бывают в жизни. Там покупали одежду некоторые мои знакомые, но особой зависти у меня к ним не было. Я сама, прибалтийская штучка, из семьи, где мама завбазой, а папа моряк загранплавания. Одета всегда была не только достойно, но и с претензией на стиль. Однако ботфортов у меня не было. Оставалось лишь по субботам ходить на рынок и «облизываться» на вожделенные сапожки.