Марк Казарновский - Чемодан из музея партизанской славы

Ну да что говорить, сейчас раз уж попал к хозяину, слушать нужно. Что чемодан и стал делать.

Но «слушать» пришлось отложить. Ибо хозяин и его семейство приступили к субботней трапезе.

Чемодан очутился в легком замешательстве. Выходит, что теперь и я – еврей, – подумал он. – Хорошо, хоть мне есть и пить не нужно, а то бы намучился. – И чемодан довольно выдохнул.

А субботний вечер набирал обороты. Уже и реб Йозеф произнес благословение. И раздал субботнюю халу домашним. Затем, конечно, куриный бульон, мясо с гарниром.

В местечке темнеет быстро. Зажгли семисвечник, да и обычные трехлинейки приветливо осветили трапезную залу.

Откушали и Йозеф приступил к рассказу. Который, собственно, и касался его, чемодана.

– Слушай, Фейгеле, когда ты перестанешь греметь тарелками. Так я никогда вам ничего не успею рассказать. А есть что!

– Вы знаете, я недавно ездил в Варшаву. Договорился о поставке чемоданов, сумок и сундучков. Так что, дети мои, и работа, слава Богу, есть, и деньги придут. Ну и зашел я к пану Каминеру.

– Как, к самому Каминеру! И пустили?

– Да и не только пустили, Фейгеле, а еще и кофе с паном выпили, во!

– Что ты, Йося, пил кофе с самим Каминером?

– Если думаете, что нет, то таки да. Более того, он мне лично дал заказ – три больших сундука. Без полировки. Но с хорошими замками и секретами. Так что, Фима, имей в виду. И плюс пять чемоданов. Самых что ни есть невзрачных. Ну – скажем, деревенских. Вот так вот, побывал я у Каминера. Заказ хороший, вы видите, дети мои, получил. Но не это главное.

А главное подошло, когда он сигару закурил. Вонь, прости Господи, страшная, но что мне, я в гостях. А в гостях любой запах стерпишь. Почему, спросите вы? Да потому что я-то уйду скоро, а хозяева в этом останутся. Чтоб они были здоровы на долгие годы.

В общем, я конечно, так вежливо спрашиваю:

– А что это пан Каминер такой задумчивый. И заказ делает, как на переезд. Уж вам-то, пан, куда уезжать от вашей адвокатуры.

А Каминер щурится так, будто плакать хочет, но держит слезу у носа, как говорят. Так вот. Вдруг распорядился пан принести ликеру. Мааленькие такие румочки. Вкус! У Господа Бога нашего, я думаю, такого не пьют. «Куантро» называется.

Мама наша сразу встряла:

– А ты знаешь, что ТАМ пьют? Ты совсем, Йоселе, после поездки сбрендил.

– Ах, помолчи ты, Фейгеле, неразумная моя. Нет, не пил там, но предполагаю.

Ну, пан Каминер мне и говорит:

– Реб Фишман, скажите, я похож на идиота?

– Что вы, что вы, пан Каминер. Как можно так думать о главе адвокатской гильдии в Польше. Да ведь ваше имя на слуху у всякого мало-мальски умеющего читать. А ваши процессы! А ваши речи! Как вы такое могли даже подумать, пан Каминер.

Это я ему говорю. А он неожиданно мне и предлагает.

– Знаете что, реб Фишман. Ведь вас зовут Йозеф. А меня – Лео. И почему мы, два вовсе не последних еврея, не перейдем на «ты».

– Да с удовольствием, Лео, – отвечаю я самому Каминеру! А! Понимаешь, Каминер сначала и меня стал звать «Йозеф», а уж когда мы бутылку этого небесного ликера допивали, то просто «Йося».

– Слушай, папа, – не выдержал старший сын, Фима, – бекицер [10] Бекицер – короче (идиш). . Что ты нам бейца [11] Бейца – яйца (идиш). крутишь. Так скажи, наконец, в чем дело.

– Ой, Фейгеле, ты посмотри, кого мы вырастили. Его мои бейца, видите ли, раздражают. Объясни этому оболтусу, что без бейц моих и тебя, Фима, и Боруха и девочек не было бы.

Раздался хохот. И Фейга, и реб Йозеф – хозяин и даже чемодан – все смеялись до слез. Как надо мало в местечке. Чтобы или рыдать от горя или смеяться до слез.

Но что говорить – местечко!

– Так вот, Каминер подходит к делу, как настоящий мастер. То есть – постепенно, и говорит:

– Я слежу внимательно за ситуацией как у нас в благословенной Речи Посполитой, так и вокруг нас. Что делается у прибалтов, и в Румынии, и в Германии. Даже СССР, то есть, республику рабочих и крестьян, не выпускаю из виду.

И что меня в других странах интересует, как ты, реб Йозеф, думаешь? Ежели за твои чемоданы, так нет и нет, не обижайся. И конъюнктура рынка, даже валюты, меня не особенно волнует. Слежу, но не так, чтобы.

А вот еврейские дела меня таки очень интересуют. Почему, спросишь? Отвечу! Потому что, сколько тысяч лет мы живем, столько нас и бьют. Везде и всегда! И нам, евреям, понятно, что продолжаться так долго не может. Рано или поздно, но наш еврейский вопрос будет решен окончательно.

– Что это значит, пан Лео?