Гаспар Рамбле - Тотемизм

Это, видимо, досталось нам от пещерных предков. Чувства, отвечающие за сохранение жизни, такие как голод, жажда, страх, порождали почти уголовные – зависть, ненависть. Для оправдания своей слабости люди прятались за картонкой собственных фантазий. На картонке из подручных средств рисовалась разная живность. Человек стонет, если в реальности не происходит бед. Получается такая цепь: хорошая жизнь пачкается препятствиями, их сначала не любят, затем боятся и после им поклоняются. Препятствия служат отговорками, защитой или целью, долгом или объектом подражания. Эта система мало заметна теперь, в эпоху развитых технологий, но она спрятана далеко в мозге каждого. Так, один называет себя счастливчиком, значит, картонка его называется удачей. У другого, предположим, верующего – верой, а у третьего – приметой. Четвертый борется с вселившейся в него в детстве любовью к собакам, поэтому собирает календари с портретами терьеров, медальоны с мордами сеттеров, посещает собачьи выставки и отламывает кусок батона для хромой дворняги. Каждый проделывает незамысловатые махинации в честь или за спасение от своей картонки-препятствия. Уж очень это похоже на авторские песни и пляски аборигенов в честь семейного тотема. Будь то животное, или растение, или сила природы. Тотем охраняет и дает напутствие. Разве редко человек думает о чем-то или о ком-то оберегающем, направляющем. Скорее всего, речь идет о близком человеке, но надеются люди не на живую кровь, лишь только на образ, приклеенный на ту картонку.

Было непонятно, что давало мне ощущение совершенной неудовлетворенности. Моя готовность к борьбе со всеми, кто причинил тебе боль? Прыжок в никуда в случае, если тебя увезет беззубый санитар? Или расставание с тобой, если кто-то из нас обвинит меня в происшедшем? Но мысль, что счастье все-таки есть, меня успокаивала.

Стекло – это ровный чудесный сплав, придуманный человеком специально для того, чтобы помешать испытывать привычные ощущения. Природный материал превращается в то, что является преградой самой природе: ветру, дождю, птицам. Обычный песок. Песок губит нашу жизнь. Спасает. Никто не увидел бы тебя через песок, а я вижу. Лежишь. Не так, как утром. Сейчас твой отказ от чая был бы простителен. Белая одежда. Зачем они тебя так одели? Где джинсы? Больничное белье плохо на тебе сидит, не подходит к цвету твоего лица. Оно неестественно. И тебя переполняет неестественность. Я чувствую, что ты разговариваешь со мной. Как всегда, перебиваешь. Слушая тишиной. Нам хорошо не так, как в твоих снах. Ты не можешь сказать им главное, или они не могут принять сигнал. Ты точно не спишь, потому что не улыбаешься. Раскрытая алость твоих температурных губ и засохший гной на дергающихся глазах. Множественность электронных датчиков и тонких припластилиненных к тебе труб поддерживали твое бессильное состояние. Медсестра подпихнула под твою ногу вялое одеяло и, шаркая замасленными страницами раздела «Вязание», надкусила спелую кожицу фрукта, принесенного мною для твоей витаминизации. Уже несколько часов твоя душа совсем не шевелится. Радовало лишь то, что тебе не выдалось такого несчастья – видеть белую картину моими гранеными глазами.

– Пойдемте, я вас угощу чаем. – Твой хирург взял меня под руку и потянул от песка. – Маша, принеси еще одну чашку.

Девушка, танцуя под писк больничного пейджера, вышла из кабинета.

– Меня зовут Эдуард Прокофьевич Лейн, я оперировал.

– Молодец.

– Что скажете? – спросил доктор. – Вы уже обдумали, как мы будем поступать?

– Как поступать? – Картина неизвестного художника «Больничная палата» прочно закрепилась на одном из гвоздиков в моем мозге.

– Однозначно сейчас мы ничего не можем утверждать. Необходимо дождаться, когда пациент придет в сознание.

– Чтобы спросить, что болит?

– Можно и так сказать, – наливая полупрозрачную жидкость, растерялся Эдуард Прокофьевич. – Чего хотят родственники?

– Не знаю, есть ли родственники. Даже если есть, то все мы хотим одного. Выздоровления.

– Молитесь.

– Это говорит мне врач!

– Знаете, в моей практике встречалось множество безнадежных больных, которые сейчас ведут активный образ жизни. Наука не смогла им помочь. Единственное, что иногда остается, – обратиться к силам, которые руководят в подобных ситуациях. Потому что положение почти безвыходное.

– Насколько безвыходное?

– В лучшем случае пять-семь лет абсолютного недвижимого состояния.