Ольга Рек - Рубикон

Каждое новое тело вызвало у него повторное отторжение, пот и дрожание коленок, будь это пятый или двадцать пятый труп в его жизни. Он знал, чего на самом деле боялся – ни мертвых, ни искалеченных, ни молодой и не старой смерти…

Восьмое тело было полностью завернуто, полицейский быстрым движением отогнул край накидки. Спокойное выражение лица, даже с чудаковатой ухмылкой, будто не было никакой боли и шока, будто бы все это вообще отсутствовало в жизни; изогнутые брови, намного темнее, чем ее русые волосы, тонкая переносица, переходящая в чуть вздернутый кончик носа, аккуратные губы, ямочки на щеках, которые даже сейчас придавали жуткое очарование. Лицо Сэмми.

Чарли быстро одернул руку полицейского, потом закрыл ее лицо накидкой и снова открыл.

Мертва, труп, конец.

Он медленно присел на корточки, дыша с открытым ртом размеренно и осторожно, потому что боялся, что одно резкое движение вытолкнет что-то сдавленное внутри наружу. Веки Сэм были неплотно закрыты и остекленевшие белки глаз выдавали себя. Чарли в последний момент отдернул руку, сам не понимая, как она потянулась к глазам. Больше, меньше, желаннее – нет. Жизни – нет, ее – нет. Этот взгляд больше ничего не мог сказать.

Он откинул накидку, полностью обнажив тело. Одна пуля прошла через правую ключицу, вторая нашла свой цель в правом плече, а третья – под грудью, в солнечном сплетении. Ладони Сэм были полностью в крови, видимо она хваталась за свои раны. Еще нет трупных пятен. Но почему ее посмертная маска носила ухмылку, Чарли так и не смог понять.

Он прошелся рукой от ее левого ребра к левой щиколотке. До этого момента мысли о том, что ничто не заставит его прикоснуться к трупу, оставили его. Он не чувствовал ничего, кроме тупого и туманного осознания, что человек несколько минут назад ожидал его, с самыми лучшими идеями в голове и самым солнечным настроением в улыбке.

Он посмотрел на обувь Сэм. Эти кроссовки она купила совсем недавно – как только эта модель вступила в продажу. Джинсы уже давно потеряли прежний вид и позабыли свою родословную, но были по-прежнему горячо ею любимы.

Губы Чарли затряслись, а челюсть так свело от напряжения, словно она вмиг заржавела и покрылась грязно-оранжевой коркой.

Он больше не мог смотреть. Перед глазами скакали чертенята, выплясывая седьмую ипостась хозяина-демона.

Вот демон кладет свою смольную руку на голову Чарли и заливает ее черной сжигающей грязью. Поворачивает направо, – Чарли видит мочку ее уха и часть шеи – поворачивает налево – свою щеку на ее щеке. Вокруг все холодное, темное и склепное, но Чарли не кричит. У него нет голоса, ему незачем. Демон ликует, доедая.

Он очнулся от минутного тошнотворного помутнения. Горло давно сузилось до соломенной трубочки, но слезы все никак не могли омыть его лицо и сердце, будто он еще недостаточно увидел или узнал. Умерла, умерла вот так.

Полицейский понимающе стоял чуть поодаль, заложив руки за спину, молча уже более пяти минут. Как только Чарли привстал, он начал свой допрос по уставу. Бесстрастным голосом он расспросил про родственников умершей, предлагая непременно ему сообщить о трагедии. Затем все перешло к личности погибшей.

– Лучше, если это сделаете вы, – сказал полицейский и указал на всевозможные карманы в джинсах и куртке девушки, а сам отошел к небольшому столику.

Чарли присел, собрался с силами и вывернул карманы Сэм наизнанку, не найдя ничего необычного, кроме телефона и наушников. Затем ему пришлось немного повернуть ее набок, чтобы проверить задние карманы, на что отреагировал вооруженный полицейский. Он стал говорить, что труп нельзя передвигать и вообще излишне трогать, за что Чарли чуть не ударил его, но крикнул, чтоб тот убирался подальше. К этому моменту подоспел полицейский Чарли. Он держал в руках рюкзак Сэмми и несколько бланков на папке-планшете.

Чарли передал телефон, взял рюкзак и стал поочередно доставать вещи, которые настолько впитали запах Сэмми, что он ненадолго уткнулся в ее записной дневник и только потом передал полицейскому. Карандаш и ластик, файл с зарисовками театральных сцен и реквизита, смятые чеки, кошелек, швейцарский нож, расческа. Чарли нащупал тот самый тайник, который не являлся карманом, а был еле заметной складкой в рюкзаке, в котором она хранила документы.

Чарли передал их полицейскому. Тот, немедля, стал записывать информацию в бланк.

– Двадцать два года, – сказал он.

– Ей было всего двадцать два года, – откликнулся Чарли.