София Ворса - Город слепых перекрёстков

– Каждый человек пахнет по-своему, – говорила Оля. – Все имеет свой звук: я слышу, как опадает листва, и могу определить препятствие на пути, правда, не всегда, – воздух возле него становится плотнее. А еще я слышу музыку, удивительную музыку.

Еще при жизни, видя Олино желание петь, мама пригласила для занятий Надежду Ивановну – преподавателя игры на фортепиано и вокала.

– Оля еще маленькая и не знает азбуку Брайля, поэтому не может заполнить свое время хотя бы чтением книг для незрячих. Ей ничего не остается, как целыми днями слушать телевизор, пластинки и аудиокниги. Надежда Ивановна! Очень прошу, поддержите Олю! Занятия музыкой помогут ей развиваться, спасут от деградации, – упрашивала Надежду Ивановну мама.

– Я попробую, – сухо сказала Надежда Ивановна. – Я уже учила нескольких детей играть на слух. Оплата будет больше. Таких ребят сложно обучать.

Мама согласилась.

Надежда Ивановна была профессионалом. Она научила Олю, какой ноте соответствует каждая клавиша на фортепиано. У девочки была хорошая тактильная память, и она быстро запомнила расположение клавиш.

– Все песни так или иначе состоят из аккордов, – говорила Надежда Ивановна. – Научишься подбирать аккорды на слух, сможешь играть любую мелодию. Поняла?

– Поняла, – отвечала Оля.

– Простых аккордов на фортепиано всего четыре вида, – любила повторять Надежда Ивановна, – два вида трезвучий: мажорное и минорное, и два вида септаккордов: малый мажорный и малый минорный.

Оля прекрасно запоминала мелодии песен, которые слышала по телевизору. Пользуясь этим навыком, Надежда Ивановна записывала их уроки на диктофон и заставляла Олю заниматься по нему самостоятельно.

– У слепого есть преимущество, – однажды сказала Надежда Ивановна, – много свободного времени. Все ежедневно идут на работу и учебу, а ты Оля – счастливая, можешь часами играть и петь в одиночестве. Значит так, включаешь диктофон, слушаешь и занимаешься.

Когда мама умерла, занятия музыкой прекратились.

– Все! Баста, карапузики! Кончились танцы! – заявила тетя Люба. – В семье нет денег на музыкальные изыски. Занятий по музыке больше не будет.

Что можно сказать о тете Любе? Это была полная, грубоватая, уставшая от жизни женщина средних лет с очень своеобразным характером. Однако сердце ее не было черствым. Когда умерла мама, она взяла Олю под свое крыло. Внешне тетя Люба была красивой, с густыми волосами, которые всегда были вплетены в косу, и большими глазами.

Люба по-своему любила Олю, но злилась из-за того, что было тяжело и постоянно не хватало денег.

Как-то раз Оля сидела в кустах сирени возле подъезда, а с обратной стороны на лавочке – соседки и тетя Люба. Они часто проводили время вместе за сплетнями, как и сегодня.

– Да-да, правильно все про эту с четвертого этажа говорят. Не надо было лезть туда, куда не просят. Кстати, Люба, а как там твоя слепая?

– Точно, Люба, расскажи, – тут же подхватили ее другие. – Бедняжка ты наша, ну послал же Бог тебе такую сестру! Пришла с животом, отца нет, говорит, рожать буду. Родила слепую, да еще и осиротила и на тебя бросила. Своих-то трое ребятишек. Что ты будешь делать с этим инвалидом? Она тебе и твоим детям всю жизнь искалечит! Отдай ее государству – в интернат! Все лучше, чем с ней возиться. Он бесплатный, она же сирота.

– Не, не… – промямлила Люба. – Отдам, а она через полгода к матери на тот свет попадет. Она же чувствительная. Потом перед Богом и людьми отвечай.

– Ну как знаешь! Не ты виновата, что она такая, не тебе страдать. Я бы отдала, но дело твое, – резюмировала одна из соседок.

Потом разговор опять перешел на «эту» с четвертого этажа, которая в тот момент прошла мимо и привлекла все внимание местных сорок.

После этого случая Оля пообещала себе, что станет самостоятельной, с ней никогда и никто не будет возиться, она освоит музыкальную грамоту и станет певицей.

Несмотря на то что занятия с Надеждой Ивановной прекратились, девочка уже научилась подбирать мелодии на слух, а также стала сочинять собственные песни. Творчество заполнило всю ее жизнь, оно стало главным смыслом Олиного существования.

Сказать, что Оля сидела часами за фортепиано, – это ничего ни сказать. Она занималась маниакально по восемь часов в день, подбирая и запоминая каждую ноту из всех музыкальных произведений, которые могла услышать.