Ирина Парфенова - Лукоморье

– Она сама попросила принести ей этих котлет.

– Прямо таки и попросила? – усмехнулась мама.

– Ага, «Голосом молвит человечьим» – процитировала я Пушкина. Ну, не могла удержаться и не съязвить. Терпеть не могу, когда врут и выкручиваются. Натворил что-то – сам отвечай, а не вали на сказочных персонажей!

– Ладно вам наезжать на мальчишку! – заступилась Захарьевна, – Все в жизни бывает: и кошки, вдруг, заговорят и котлеты летают.

– А как вашу кошку зовут? – спросила я.

– Нет у нас никакой кошки, деточка. А вот пироги у меня уже стынут. Давайте-ка к столу! Василиса звонила, вот-вот подъедет. Слава Богу, все у них в школе утряслось.

– А что там произошло?

– Вон у нее самой и спроси! Слышите, подъехала.

И, правда, послышался замолкающий шум мотора подъехавшей машины, которую не было видно из гостиной, потом раздался хлопок дверью, но звука шагов не последовало. Может, тетя Василиса, в отличие от мамы, не носит каблуков?

Каблуки ей и правда были не нужны. Василиса не вошла в комнату, а въехала на коляске, управляемой при помощи джойстика. Ее внешность напоминала то ли средневековую королеву, то ли античную мраморную статую. Такое же величественно-отстраненное выражение лица. Но при этом живые, добрые глаза, словно сдерживающиеся от смеха. С ее появлением в комнате, словно стало светлее.

Мама вскочила с дивана, почти отбросив Тимку в угол на плюшевую подушку. Загодя засиявшая улыбка предвкушения радостной встречи застыла, создавая странный диссонанс с выступившими в ее огромных глазах слезами.

– Что с тобой случилось? Как? Когда? Почему мне никто не сообщил? – выпалила она на одном дыхании и бросилась обнимать Василису.

– Полегче! Не задуши меня, ненормальная! – со смехом в голосе проговорила та, пытаясь успокоить сестру. Она нежно гладила ее по растрепавшимся волосам и приговаривала, – Все потом! Все потом! Тихо! Тихо! Наконец-то, ты приехала! – она улыбнулась нам с братом и поправилась, – Вы приехали!

– Как давно это случилось?

– В тот день, когда тебе пришлось уехать, сестренка. – со светлой грустью в голосе ответила она.

– Но почему мне не сообщили? Я имела право знать.

– А смысл? Что бы изменилось? Ну, хватит. Успеем еще наговориться. Я про тебя тоже много чего не знаю. Как ты жила все эти годы? Кто эти дивные создания? – тут тетя вновь улыбнулась нам с Тимкой – Познакомишь нас?

Дальше все понеслось, как по накатанной. Мы перезнакомились, обменялись кучей вопросов. Беседа лилась бурной горной рекой, не спотыкаясь о пороги неловкости или натянутую дамбу вычурности, которую взрослые порой любят выстраивать в разговорах с детьми. Всем было легко и уютно в нашей свежее сколоченной компании.

Я смотрела на смеющиеся лица мамы и ее сестры, поражаясь их сходству и, в то же время, различию. С одной стороны, почти одни и те же черты: идеальный овал лица, большие темно-синие, выразительные глаза с пышным веером ресниц, небольшой прямой нос, четкая линия подбородка под чуть полноватыми губами изящного рта.

Такие лица можно увидеть на полотнах Карла Брюлова. В прошлом году мы с классом ездили на экскурсию в Ереван. И там, в национальной картинной галерее, я не могла поверить своим глазам. Передо мной висел портрет моей мамы, у которой почему-то вместо ее темно-русых с медным оттенком волос были почти черные кудри. Она сидела на фоне красного дивана, с тонким меховым шарфиком вокруг шеи, в платье из тяжелого синего бархата, со светлой накидкой, отороченной мехом. И ниже была надпись: Карл Брюллов. Портрет М. А. Бек. 1840. Теперь же я видела, практически, оригинал этой картины в лице своей тети. На ней даже была туника цвета индиго.

Они с мамой напоминали одну и ту же фотографию, обработанную в Фотошопе. Мама работала дизайнером и учила меня пользоваться этой программой. Особенно мне нравилось «играться» с фотографиями, преобразуя их, то в нежную акварель, то в набросок карандашом, то в отпечаток на стене, а то в старинный холст, написанный маслом. Так вот, если маму можно было сравнить с акварельным рисунком, где все краски слегка размыты и неброски, то Василиса была вариантом, выполненным маслом. Предельная насыщенность красок.

– Что ты преподаешь? Наверное, свою любимую химию? – поинтересовалась мама. – Из наших учителей еще кто-то остался?