Ирина Парфенова - Лукоморье

Тут же вспомнилось объяснение моего старенького репетитора по английскому, когда он пытался втолковать мне отличие house от home : « Чаще всего люди называют то, что они строят, словом house, а по окончании строительства, когда начинают жить там всей семьей, называют его словом home. Это вполне естественно, т.к. house становится home только потому, что в нем живут близкие люди.»

Вот и здесь я четко почувствовала, что это наш дом. Но, стоп. Если дед в отъезде, а тетя Василиса даже не выбралась на вокзал, кто же нас впустит? Про других родственников мама не упоминала. Или я невнимательно слушала?

– Мааам, а ключ у тебя есть? – озвучил мой немой вопрос братишка. – Как мы в дом войдем?

– А ключ нам не нужен. Смотрите-ка, нас уже встречают! – радостно воскликнула мама и выпорхнула из машины.

Она обнимала какую-то пухлую старушку в белом платочке, целовала ее в щеки, чуть ли не плакала и повторяла: «Захарьевна… Захарьевна… как же я по тебе скучала!» Та отвечала ей охами и ахами, всхлипывая от счастья. Наконец, эта трогательная сцена перешла в стадию затишья, дошла очередь и до нас с братом.

– Какие же у тебя славные детки, Машенька! Радость-то какая!

– Это Кира. Ей 11 лет. – мама приобняла меня за плечи и легонько подтолкнула к уютной старушке, от которой шел легкий сдобный аромат, как от большой аппетитной булки. Ваниль? Корица? Все вместе и что-то еще.

– Иди сюда, красавица моя, – не успела я опомниться, как меня погрузили в сладкое тепло живой сдобы, сильные руки обняли и прижали меня к ситцевому платью в мелкий цветочек. Где-то сверху белел кружевной воротничок, а под ним алела нитка бус. Последовал чмок в макушку и меня отпустили.

– А это Тимофей. Ему 6 лет. – с гордостью произнесла мама, передавая растерявшегося Тимку в руки доброй старушки.

– Дед-то как рад будет! Вылитая его копия! Ты посмотри, те же глаза, тот же высокий лоб!

Тимка, не привыкший к таким фамильярностям, извивался ужом, пытаясь вырваться из цепкого кольца пышных рук. На мэра никто не обращал внимания. Он молча выгрузил наш багаж, поставил его у калитки и, заложив руки за спину, с высоты своего почти двухметрового роста наблюдал сцену встречи. Только тут старушка заметила его присутствие и мгновенно изменилась в лице. Мне даже показалось, что она забыла, как дышать.

– День добрый, Захарьевна! – поприветствовал он ее еле заметным поклоном головы и улыбкой, которую скорее можно было назвать ухмылкой.

Старушка как-то нехотя буркнула в ответ «добрый день» и тут же засуетилась, приглашая нас в дом. Похоже, мэр тут не пользуется особой популярностью. Впрочем, какое нам до него дело.

Наскоро поблагодарив его и попрощавшись, мы поднялись на веранду, где стоял огромный самовар на большом круглом столе. Блеск круглых боков настоящего, не электрического самовара затмевал все вокруг. Он величественно возвышался на хрустящей белизне скатерти, как солист на оперной сцене. Лишь привыкнув к его ослепительному виду, глаза начали замечать массовку чашек, вазочек с вареньем, тарелок со слойкой и пирожками.

– Машенька, поднимай вещи наверх! Ты даже не представляешь, как я рада, что вы приехали! Столько лет! Боже, сколько же мы все пережили и все из-за этого исчадья ада.

– Ничего… ничего, Захарьевна. Что было, то было. Главное, что все живы-здоровы и теперь снова вместе.

– Живы-то… да. – тут Захарьевна сделала паузу, тяжело вздохнула, но, словно передумав что-то говорить, махнула рукой и продолжила, – Деток разместим в вашей с Васелисой бывшей детской, а ты пока поспишь в библиотеке. Там удобный диван и шкаф для вещей есть. Устраивайтесь и спускайтесь чай пить! Я к вашему приезду пирогов напекла.

– Мам, это твоя Арина Родионовна? – едва только закрылась дверь в детскую, спросил Тимка.

– Если ты имеешь в виду не была ли она моей няней, то нет. Мы с сестрой уже учились в школе, когда Захарьевна появилась в нашем доме. Нянчить нас было поздновато, а вот присмотр нам был нужен. Мамы уже не стало, отец вечно был занят на службе, порой неделями не появлялся дома, то войсковые учения, то долгие командировки, так что весь дом был на нашей доброй фее Захарьевне. – рассказывала мама, осматривая комнату, где жила в детстве. В ее глазах даже показалась слеза или это мне померещилось. Сколько себя помню, ни разу не видела маму плачущей.

– Так ладно, хватит болтать! Ты, Тимка, осваивайся пока здесь, а мы с Кирой отнесем сумку в мою комнату. Не скучай! Мы скоро.