Сергий Чернец - Андран и Андраёнок. Деревенская проза

Я подсаживался поближе и от деда пахло соломой и хлебом, – видно в полдень, где-то на стогах отдыхал, пока стадо у берега реки прилегло, на водопое. Их я не раз видел в тех местах, мы ходили рыбачить с деревенскими пацанами.

Андран-вачи пьёт чай из блюдца, куда наливает из поданной чашки, не спеша он дует и в прикуску чмокает кусочком сахара во рту. И сахар не рафинад из пачки, «городской», а колотый от большого куска, который долго тает. Такой сахар в деревнях, в районах ещё продается, в городе уже не всегда он есть.

Андрана-вачи не надо было просить дважды: рассказывал он обо всём с некоторой весёлостью, с одному ему понятным юмором. Даже ужасные вещи казались ему смешными.

С особенным выражением рассказывал он о «пьяном индюке», который однажды вывел индюшат.

– Милые мои, – оглянувшись на слушателей громко говорил он, – вот, ни одна баба до этого не додумается. Бабы – они же не пьют и к вину отрицательные. А вот какая в хозяйстве вышла история. – Сидела на гнезде, на яйцах, индюшка, и с ней стряслась беда, – одной недели только не досидела, а околела от куриной лихорадки. Вижу, – пропадут яйца в гнезде. Хотели бабы курицу посадить, – но ни одной рассидевшейся на дворе не нашли. А индюк-то, говорю я бабам, у нас есть. Он что делает: по двору ходит сопли распустив. А давайте-ка ему хорошую чарку водки в рот зальём, как всем мужикам. Заснёт после чарки, а мы его, пьяненького, на гнездо и посадим. И сделали так. Утром очухается, проснётся, – мы его водичкой холодной с похмелья потчуем, овсом накормим, да опять ему чарочку! – и снова на гнездо спать. И что вы думаете? – заканчивал свой рассказ Андран-вачи, – ведь, вывел десять индюшат у нас. Вывел пьяненький индюк тот. Вот какое дело получилось! Только заболел он, ведь неделю его спиртом почти поили, я наливал первак-самогон, а он под 70 градусов будет! Все ходил пьяный наш индюк, даже от воды пьяным делался. Завалится в крапиву и лежит пьяный. А индюшки рядом ходят: «клюк, клюк, клюк!». А под конец он околел, дня через три. – дед Андран-вачи смеялся тихим смехом, как бы шептал: «хих-хах, хих-хах».

– Расскажи дед про старину, как вы лес сплавляли.

– Ну, что тебе рассказать – и смотрит с прищуром на меня.

Глаза у деда зоркие, с голубинкой, и когда он щурится от глаз бегут по лицу лучики морщинки. На голове густо спутанные, седые с серым, волосы приглажены на вершине до половины крУгом, отмечая место, как одевался его картуз, а ниже круга волосы торчали. Как клочки сена. Большими, заколяневшими на работе руками он неловко держал блюдце и отпивал чай, перекатывая во рту ещё не растаявший маленький кусочек сахара. Внук его, прозванный «Андраёнком» сидит тихо, слушает, и смотрит ясными широко открытыми голубыми глазами. Он тоже пьет чай, но из горячей чашки, держа её за ручку, и потягивая кипяток смОргает, а отпив вытирает кулачком выступивший под носом пот.

– Ходили, сплавляли, – говорит дед, и перестав щуриться на полном серьёзе начинает рассказывать.

_________________

Весь их хутор – домов с пятнадцать, состоял из семей сплавщиков. Наука сплава, собирания плотов, их вязка и всё искусство плотогонов передавалось от отцов к сыновьям. Династии были поколения на три.

– Да уж, ходили сплавом каждый год, – говорил дед, наливая в блюдце вновь налитый в чашку горячий чай. Он всегда пил по несколько чашек, как принято у деревенских.

– Тогда, дружок, не такие леса стояли по нашим местам. Сейчас это всё чапыжником да березняками поросло. И лес рубили. Раньше всё купцы да управляющие-лесозаводчики командовали. Помню, был один «лесозаводчик» – Бурнов, кажется, звали. Прикатит на пристани-затоны, брюхо выставит, глотка – как труба ерихонская, кричит на всю реку, у мужиков с голов шапки слетают – бегом бегали по его приказам… Много душ на тот свет отправлялись. Падали да соскальзывали под брёвна, пока лес-то молем гнали. Плоты они спереди да сзади. И то, – придут на большую реку, в устье, заводчики лес продадут да по кабакам сидят, а плотогоны, мы, дуем пешим ходом повдоль реки и по бездорожью. Сто пятьдесят километров и шли… —

У деда Андрана такое лицо делается, точно вспоминает он о чём-то очень приятном, памятном, а голос при рассказе громче становится, будто не за столом сидит, а кричит на реке с плотов.

– Лесу тогда гнали – беда сколько!.. Бывало и воды не видать всё плоты и моль идёт. По весне вся наша местность, все мужики на плотах ходили. Оставались в деревнях бабы да ребятёнки несмышлёныши. Сколько вдовами оставались… Я сам двадцать вёсен подряд отходил. Три раза под плотами воду глотал да чуть без головы не остался. —