Борис Хмельницкий - Мемуаризмы

– Илюша, зачем тебе форма? – строгим голосом спросила мама

– Завтра мы кое-куда поедем,– ответил отец, лукаво улыбаясь.

– Куда именно?

– Увидишь.

– Ты же знаешь, я не люблю сюрпризов.

– Это хороший сюрприз, – сказал отец и подмигнул сыну.

Лучше бы он не помигивал. Мама заметила жест отца, заподозрила какой-то заговор отца с сыном и посуровела. Она терпеть не могла заговоров в семье.

– Я никуда не поеду, – заявила она, прекрасно зная, что без неё никакая поездка не состоится, просто не может состояться по умолчанию – она глава семьи.

Боре уже четыре года, и он, в отличие от матери, любит сюрпризы. Поэтому он начинает плакать.

– Да, хорошенькое дело, – говорит бабушка на идиш, как бы в сторону. – Дитя только оторвалось от сиси, и ему уже делают головную боль.

Мать смотрит на свекровь, в глазах у неё сверкают молнии, но Боря заходится в слезах, и мать откладывает разборку с бабушкой на потом. И через силу дает согласие на поездку.

За сюрпризом они едут на трамвае. Отец улыбается; у мамы, напротив, строгое суровое лицо; ей не по нраву, что её вынудили покориться внешнему давлению.

Едут долго. Трамвай дребезжит и раскачивается из стороны в сторону. Борю начинает тошнить.

– Вот и ребенка укачало, – с укором говорит мама отцу.

Трамвай подошел к конечной остановке.

– Мы уже приехали, – говорит отец, берет сына на руки и идет к выходу.

Они выходят к пустынной площади, на которой стоит множество черных, похожих на жуков машин. Они брошены немцами и румынами при отступлении. В руках у отца распоряжение коменданта Одессы на выдачу орденоносцу Хмельницкому одной машины в частное пользование.

Мама обводит глазами площадь:

– Это и есть твой сюрприз?

– Да! – Отец не может сдержать свою радость. – Тут есть и «Мерседес Бенц», и «Опель капитан». Выбирай любую.

– Здесь только немецкие? – спрашивает мама. – Что, наших нет?

– Это все теперь наше, – отвечает отец. – Трофеи.

– Я в машину врага никогда не сяду! – заявляет мама, убежденная коммунистка и патриотка. – И к этому меня никто не принудит.

Радость в глазах отца гаснет, но он еще не теряет надежды сделаться автовладельцем, цепляется за соломинку. Хотя слабо верит в удачу.

– Я спрошу в конторе, наверное, тут есть и американские, – заискивающе говорит он.

– Это ничего не меняет! Разве у вас на партсобрании не обсудили речь Черчилля в Фултоне?

Отец знает, что мать от своего решения не откажется, никакие аргументы ее с этой патриотической позиции не сдвинут, и опускает голову, прощаясь со своей мечтой. И некого тут винить, кроме американцев, которые внезапно стали врагами.

Они снова едут на трамвае. Теперь мрачен отец, а мама выглядит удовлетворенной.

– Надо было сразу сказать, куда ты нас тащишь, – насмешливо говорит она.

Борис вспомнил этот эпизод в трехчасовой многокилометровой пробке. Вокруг заливались нетерпеливыми сигналами различные иномарки: немцы, американцы, японцы… Он попытался выбраться из кабины, но не смог, – к бортам машины вплотную прижались два «Форда».

Американцы опять враги, подумал Борис. Если бы сейчас все проявляли такую же принципиальность, как мама, на дорогах не было бы никаких пробок.

Семейные забавы

Поняв, что мечта сделаться автомобилистом приказала долго жить, отец вместо машины взял на складе комендатуры патефон и пластинки. Как говорится, с худой овцы хоть шерсти клок. Впрочем, с определенными оговорками, отца, влюбленного в музыку и обладавшего совершенным музыкальным слухом, этот компромисс немного успокоил. Теперь в доме было два музыкальным предмета: патефон и радиоточка – большая черная тарелка. Радио Борю не занимало, а патефон обрадовал. Бабушку тоже. Каждый вечер отец ставил пластинку, накручивал ручку, и из патефона неслась песня. Мама к семейному увлечению музыкой отнеслась благодушно. Ну, пусть поют. Тем более что поют песни правильные, патриотичные, проверенные партийной цензурой.

Выбор музыки был невелик, всего несколько довоенных пластинок Апрелевского завода. Больше всего Боре нравились песни Лемешева. Спустя неделю он выучил наизусть слова песен «Одинокая гармонь» и «Вдоль по улице метелица метет» и громко пел их вместе с Лемешевым. Когда Боря «пел», у отца в глазах возникали скорбь и мука одновременно: у его сына напрочь отсутствовал музыкальный слух. Даже приблизительно воспроизвести мелодию он не мог, хоть убей. Зато глотка у ребенка была луженная.